Мертвый и живой

Мертвый и живой

1

На Ярилину ночь многое случается. Середина лета, начало сенокоса. Нежить в эту ночь в глухие чащобы уходит, людинам купаться в реках да в темный лес ходить становится безопасно. Ночь давно волшебной в русском народе считается. Потому и отмечают ее широко да буйно. Молодые девицы цветочные венки плетут, парни огонь выше самой большой избы зажигают. Песни поют, пляски учиняют, через жаркий костер прыгают, гадают на огне да воде. Ярко и празднично, весь народ радуется приходу лета красного, хорошей погоде и ласковому теплому солнышку.

А вот Прохор сидит, аки сыч в кустах, и не весел совсем. Приглянулась парню красава Аленушка, да не для него девка была рождена на свет божий. Не впервой видел, как с Васильком она милуется: улыбается добро да всяки знаки оказывает. А кто такой Василек? Подкидыш некрещеный! Прошкина мамка чужого мальца в дом взяла, ибо остался Васенька без сродственников, погорели все в злополучный год. А настоящие родители его были нехристи, в церкву не ходили, постов не ведали. Вот и сына своего не окрестили по обычаю православному. Мать, конечно, хотела это дело поправить. Раза три собиралась Ваську окрестить, да все не ладилось. То дорогу в церкву осенними дождями размыло, то лошадь захромала, а в последний раз уже и до прихода доехали, а поп лыка не вяжет. Наугощался на свадебке. Ну и плюнула мамка на это дело, подрастет постреленок, сам окрестится. Вот так и остался названный братец без креста нательного да без божьего благословления. Соседи балакали, будто глаз у Василия черный и недобрый, однако ничего дурного за пришлым не замечали. Наоборот, все у парня ладилось, за что ни возьмется. Особенно, по дереву знатный мастер получился. Умело плотничал, избу мог срубить, особо в помощи не нуждаясь; корзинки плел, лапти вязал; а иногда игрушку мальцу из сучка корявого так ладно вырежет –– любо-дорого посмотреть, словно в городском магазе куплена.

Ну, другой человек такому братцу бы порадовался, но не Прохор. Подметил, что мать больше погорельца любить стала, да и незамужние девки за Васильком табуном ходят, словно заговоренные. Мил, красив, будто неземной ангел. Волос светлый, кучерявый; глаз карий, загадочный. Возьми любую кралю, да в чуланчик на сеновал. Но Ваське окаянному, как назло, именно Аленка белобровая приглянулась! Прошкина любимица! Прохор не то, что лапти, сапоги кожаные стоптал, пока к энтой крале несговорчивой сватался. И так, и эдак подходил. Цветочки полевые дарил, колечки серебряные, а матушке ейной добрый отрез ткани с ярмарки привез, чтобы посодействовала. А все бестолку, как подрос братик младший, Вася, так и запала на него белобрысая дивчина. Вот и сегодня прыгали эти голубки через костер купальский, за руки взявшись. Примета есть, коли рук не разомкнут, то и не расстанутся никогда. Быть, значит свадебке по осени. Не мил свет белый стал Прошке, стала жрать его черная завидушка изнутри, а энта стерва, как в человеке заведется, так и вполне может всю душу выпить, а взамен крови яду горького в жилы пустить.

Сидит в камышах Прохор, за девками колядующими подсматривает. А они в летней ночи хоровод водят, песни поют, да потихоньку к реке движутся. С другого бережку подходят, станами важно покачивая, словно уточки. Ярилина ночь –– волшебна, девицы венки плетут, да в воду бросают. Чей венец поплывет, той и замуж выходить, а чей на дно ляжет, та будет еще год маяться. Вот, сняли девчата с распущенных волос цветочные украшения, зажгли свечки малые, в венки закрепили, да и пустили по реке быстрой. Аленкин венец сразу на стремнину пошел, стал других обгонять. Знать, свадьба ждет ее скоро.

Затаился Прошка. А девки, чуть погодя, в чащу лесную ушли, посмеиваясь да перешушукиваясь. Тут парень еще малость подождал, рубаху, порты снял да в воду в одном исподнем кинулся. Ловить венок девичий. Прознал Прохор, что можно с купальным венком чародейство темное сотворить. Так подстроить, что его жинкой Аленушка навек будет.

Жуть, конечно, в ночи купаться. Особенно в месте незнакомом и коряжечном. Ноги о корни ив избил, руки о голые ветки исцарапал, в тине болотной волосы изгваздал, но достал веночек девичий. Выплыл довольный, быстро утерся и оделся.

Двинул к темному колдуну, что на отшибе живет. Этот старый дядька давно с нечистой силой якшался, и всякие каверзы мог строить, хотя добрые дела тоже творил. Мог дождь вызвать в засушливый год, от немочи и хвори лютой избавить. А пакости только за особую плату делал, что у каждого человека своя!

Вот идет Прохор по лесу, с трудом продирается, ибо темно и не видно ни зги. Ветки по рукам бьют, колючки-репейники за ноги цепляются, но держит парень перед собой венок девичий, растрясти, повредить боится.

–– Эй, братец! Куда собрался? –– послышался окрик.

Оглянулся Прошка, а это Василек на опушке стоит и кучерявой головой качает.

–– Что это у тебя, Прохор?

А Прошка стыдливо залыбился и венок за спину спрятать попытался, но не успел. Луна желтым глазиком поляну осветила, да и предстал перед братом своим бедный страдалец, таким как есть. Весь грязный, мокрый и с венком купальским в дрожащих руках исцарапанных.

–– Зачем тебе венок Аленушкин? –– удивился Василий.

–– А с чего ты взял, брат, что ее венок это?

–– Знакомое плетение вижу. Синие васильки да желты лютики, в определенном порядке чередуются, а через каждые пять-шесть цветочков –– малая незабудка. Кроме Аленки так никто из девок венки не вяжет.

–– Ну и что! –– зло ответил Прошка.

–– А то, грех это, счастье девичье воровать…

И тут, словно пелена темная на глаза Прохора опустилась. Бросился он на Ваську, аки зверь полуночный, человеческий разум потерявши. Глаза горят, слюна брызжет, в плечи ногтями вцепился, и ну рвать! Братец не ожидал такого, отпрянул, вырваться попытался, да не смог, а Прошка совсем осатанел, уже ничего не понимая, повалил Василька в листву прошлогоднюю, и давай драть! Кожу на белые лоскуты рвет вместе с одеждой, крики, мольбы о пощаде не слышит, и так увлекся, что задрал брата своего, будто медведь бешеный. Даже не заметил, как стих, успокоился Василек, закатив глаза наивные…