Месть

Месть

Есть у нас край, который люблю всем сердцем – зовется он Латгалия. Довольно большой регион на востоке Латвии, там где границы Латвии, России и Беларуси сходятся. Здесь еще место такое есть – Курган Дружбы называется. По молодости мотались туда на гуляния, да что-то потом с дружбой не заладилось… 

Латгалию называют Озерным краем – аккурат здесь ледник во время ледникового периода остановился. Понарыл озер, понасыпал холмов и в подарок кучу камня северного натащил - с избу размером порой – да так все здесь и бросил, истаяв. 

Латышей в Латгалии живет немного. В основном народ, этот край населяющий – коренные латгальцы да русские из староверов, что от церковной реформы тут попрятались. Из таких староверов я и происхожу по отцовой линии, и жили здесь мои предки с петровских времен. 

Селились хуторами, вольно и широко. На одном из таких хуторов у бабушки с дедом и проводил я все лето напролет в свои юные года. 

Со временем молодежь с хуторов поразбежалась, а старики поумирали. Местность, где в шестидесятые дома окнами друг в друга смотрелись и народу была тьма, обезлюдела. На рубеже тысячелетий, во время, про которое я рассказываю, осталось в округе радиусом пятнадцать километров лишь с десяток жилых хуторов. Дом без хозяина долго не стоит – избы из добротной сосны или сибирской лиственницы, в которых выросло порой несколько поколений, на второй-третий год оседали крышей и скоро от хутора оставались только яблони и сливы, да кусты смородины с крыжовником. Дядька мой, знатный лесовик, показал мене все сады в округе, и вскоре я сам шарил по ним, принося мешками добычу – яблоки, груши наивкуснейшие, да сливы с гусиное яйцо. Сладкие. 

Со временем, конечно и это добро одичало… 

Дед с бабкой жили в доме, от которого ближайшая линия электропередач, да и остальные прелести цивилизации в виде продмага и остановки автобуса в райцентр, находились на расстоянии пяти километров. В советское время у властей руки не дошли донести свет лампочки Ильича в наш угол, а как власть поменялись и пришел капитализьм – до нескольких стариков на отшибе и вовсе дела не стало. Так и жили с керосинкой и радио на батарейках. Меня это приводило в восторг и лето без телека рядом с озером до сих пор остается для меня аналогом счастья. 

Понятно, что живя в диких латвийских джунглях (а сейчас там реально джунгли!) без пса не обойтись. Таковых на нашем подворье насчитывалось аж две персоны. Старый да молодой. 

Старик, сварливая дворняга, по виду – смесь спаниеля с кем-то еще, был пес себе и пес. В меру брехливый, неприхотливый уличный деревенский собака. Молодой же – это отдельный случай. 

Прибился он к нам, когда мы с дедом, груженные вещмешками с каменно-тяжелыми кирпичами черного хлеба возвращались с автолавки. Голенастый щенок, ободранный, с пронзительными человечьими глазами. Видно, что не жрамши, наверное, с момента, как от мамкиной титьки отстал. Как такого не взять? 

Откормили. Приехав на следующий год я был сбит с ног и зализан до полусмерти псиной, которая в холке практически доставала мне до груди, а лобастая башка была размером с полторы мои. Ладно, привираю, но немного. 

Кобеля мы назвали Вулкан и имя реально соответствовало содержанию. Смесь овчарки и слона, его гулкий гав был слышен в деревеньке Грыженки. А до нее пять верст по прямой, на минуточку. На третий год он превратился в великана, при виде которого собака Баскервилей стоит и нервно скулит в сторонке. 

Вулкан был вольным. Никогда в жизни он не знал привязи. Лихой народец, которого в девяностые появилось немало, да и охотники с рыбаками обходили хутор стороной. Вулкан четко знал границы своих владений и того, что ему дозволено и никогда никого серьезно не покусал (вы бы видели ту пасть – руку мужику отхряпает запросто). Поэтому жил свободным, и умер с тоски, когда после смерти деда и отъезда бабушки к нам в город его отдали дальней родне и посадили на цепь. 

Видел я Вулкана через год после отъезда, когда приехал на могилки на Троицу – руина, а не собака. Узнал, ладонь лизнул и лег, глаза пустые – все выплакал, когда меня к деду вел, которого на покосе третий инсульт настиг. Первый раз видел тогда, как собака беззвучно плачет – прибежал, слезы текут, трясется и за собой тянет. 

Так той зимой и помер. Просто перестал дышать. Да.. 

Но во время, о котором речь, это был сильный молодой пес. К Шарику (так без затей звали нашего старика) относился уважительно и немного снисходительно – ох уж эти отношения отцы-дети. Рыкнуть иногда стал себе позволять, как подрос, но попробуй кто Шарика тронуть – будут неприятности. Крупные. 

Были в нашем краю и еще знаменитости. Недоброй славой известные. С советских времен обитала здесь волчья стая. Довольно большая –около двух десятков хвостов. Летом пропадали совсем, ни слуху, ни духу их не было. Думаю, уходили в Беларусь, в пущу. Зимой же, с первыми морозами, как часики – тут как тут. В чаще-то голодновато зимой, а у нас – скот, собаки, коты. Собак таскали со дворов со страшной силой, резали скотину. 

И ничего, канальи, не боялись. Организовывались в советское время охотничьими артелями загоны и отстрелы. Как незалежность-то латвийская вернулась, взялись за дело отряды zemessardze. Это суть «народное ополчение» на латвийский лад – и милиция местечковая, и рыбнадзор и егеря в одном лице. Шарились по лесам, палили из калашей, разбрасывали отраву – без толку. Лисиц и енотов передохла тьма, волчарам же – хоть бы хны. Как знали, когда на них пойдут – хоп, и нету их. Ни следов, ни песен ночных, ни скота резаного. Как только облаву свернут – начинают жизнь людям с удвоенной силой портить. 

К слову, людей не трогали никогда, даже в самые холодные и голодные года. 

В ту зиму я гостил на зимние каникулы у бабушки. На болотистом берегу нашего озера, метров четыреста по прямой от избы, провалился под лед лосяра. Здоровенный. Но и его исполинских сил не хватило, чтобы из трясины подо льдом выбраться. Так и замерз – половина наверху, половина внизу. И понятно – это был королевский подарок окрестным плотоядным – бесплатный шикардосный обед. К слову, челюсть того лося у меня до сих пор где-то валяется. А попала она ко мне так. 

Наша парочка одомашненных хищников, стар и млад, тему просекли очень быстро. Мы стали замечать, что собаки отказываются от той вкуснейшей мясной каши, которой их потчевала бабушка. И морды виноватые – знать где-то шкодят напару. 

Пройти по следам было нетрудно. На озере картина предстала поистине апокалиптическая: из-подо льда огромным красным цветком торчит развороченная туша лося. Шкура лоскутами раскинута в стороны, как лепестки. Весь снег истоптан следами и следками – красными около туши и бледнеющими по мере удаления. Кого тут только не побывало! Лисицы, еноты, рыси, какая-то мелочь – хорьки там, куницы… Птичьих следов полно. И, конечно, следы нашей нечистой парочки. 

Подумав, оставили все как есть. Пусть их, ладно. Пусть ходят жрут, недалеко, да и с Вулканом не страшно. Этот герой вскорости приволок тяжеленую башку лося на двор. Глодали они ее дня четыре, ссорясь и огрызаясь. А потом пришел облом. 

Новости о жратве дошли до стаи. Мигом в округе не стало любителей халявы. Стая управилась с остатками туши в два дня, но не уходила. Мы старались поодиночке не ходить. За питьевой водой мы таскались на дальний ручей с коромыслом, как раз напротив места гибели лося. Я стал брать дедову старенькую двустволку, неудобно: коромысло одно плечо режет, ружье давит на другое, но спокойнее. Разок даже бабахнул, но больше для куража, чем по делу. Пацан, что возьмешь… 

Собаки поняли, что ловить более нечего и перешли с дичины снова на домашние харчи. Все бы хорошо, но черт дернул Шарика пойти проверить, не осталось ли чего вкусненького. Почему компанию не поддержал Вулкан, осталось тайной. Но факт налицо: когда на следующий день к обеду Шарик не появился, пошли искать, чуя недоброе. Нашли клочки рыжей шерсти и пушистый хвост на красном снегу. Ошейник серые разбойники зачем-то уволокли. 

На Вулкана было страшно смотреть. Он стоял как статуя, не рыча и не шевелясь. Только глаза реально побелели от ярости. Потом встряхнулся и побрел домой. 

Вулкан не ел четыре дня. Не выходил во двор, отлеживаясь в хлеву. Потом пропал. 

Бабушка и особенно дед горевали сильно. Дед очень любил своих животных, они отвечали ему взаимностью – коты, собаки… Знал он к ним какой-то подход. А теперь лишился сразу обоих псов. 

Но история, как вы понимаете, не кончилась на этом. Вулкан появился дня через три, не помню точно. Грязный, голодный, он первым делом подошел к поилке для коров и шумно напился. Приблизился к деду, ткнулся покатым лбом в дедовы руки – извинялся за самоволку, понимаешь. И пошел спать. 

Потом он отъедался и отдыхал несколько дней, а я мазал зеленкой его раны, которые мы нашли во множестве. Покусы, ссадины. Дед держал голову, зажав передние лапы между ног, а я тыкал ватным тампоном. Вулкан дергался, поскуливал иногда, но понимал – надо. А еще после жизнь вошла потихоньку в колею. Только у деда теперь был лишь один пес, и временами, в моменты, которые он ранее делил с товарищем, Вулкан замирал и глаза его печалились. Он помнил и грустил. 

И мстил, как потом выяснилось. Я уехал в Ригу и продолжение истории узнал только летом. По весне, в сугробах, что намело между задней стеной хлева и лесом , дед нашел труп матерого волка, размером почти с Вулкана. Когда он вытащил тушу из снега и обернулся, то увидел, что поодаль стоит наш пес и внимательно наблюдает. Потом Вулкан неторопливо приблизился, задрал ногу и помочился на труп врага. И ушел. И больше не обращал ни малейшего внимания на мертвого волка. Дед снял шкуру, но не обработал как следует, поэтому толка из нее не вышло – когда я приехал, она висела там же на задней стене хлева и воняла. Мы ее закопали. 

Где Вулкан выследил волчару (а я думаю, что это был альфа), как ему удалось задавить его на виду стаи, почему стая не впряглась - остается загадкой. Будем откровенны – каким бы ни был бойцом Вулкан, против двух – трех волков он бы не выстоял. То ли ему разрешили убить кровника, то ли удалось выследить в момент, когда тот был один. Или это было воспринято, как битва за главенство и де-юре наш собака стал вожаком стаи? Зачем тащил труп врага домой, как ушел от погони, если она была? И разве животные вообще мстят? Какие вообще взаимоотношения у животных: тех что в лесу и тех, кого, казалось мы хорошо знаем? 

Куча вопросов без ответов у этой истории, а тех, кто мог прояснить ситуацию хоть частично, давно уж нет… 

А Стая пропала и больше уже никогда не появлялась.