Месть

Месть

– Лондон, я толстая?

Мне кажется, у любого мужчины от этой фразы просыпаются самые древние инстинкты, требующие только одного: «Беги!»

Варя стояла у зеркала, повернувшись в профиль, и старательно втягивала живот. Мне нравился ее аккуратный мягкий животик и совершенно не нравилось, что она все больше сомневалась в себе и упорно твердила: «Толстая». И я никак не мог понять, почему.

Варенька оказалась из тех девушек, что превращает любое жилище в дом.

С ней не хотелось расставаться, к ней хотелось возвращаться.

У нее были пышные рыжие волосы, в свете настольной лампы они отливали огненными искрами. Огня в ней было столько, что можно было расплавить снежную крепость.

Лучшей любовницы у меня, пожалуй, не было. И все потому, что она умела чувствовать и отдавать. Она отдавала всю себя, от души, искренне и без остатка.

Нет, Варя не была бесхарактерной или ведомой. Она имела свое мнение и умела его отстоять без криков, оскорблений и морального шантажа. Она увлекалась многими вещами, в том числе и не слишком женскими, и во всем умудрялась достигнуть успеха. Она работала в приюте для животных, занималась художественной ковкой, лэмпворком, йогой, дизайном альпийских горок и… практически всем, что казалось ей новым и интересным. И при этом оставалась такой мягкой и нежной, что ее не хотелось выпускать из объятий.

Как бы описать поточнее, какой она была…

Вот представьте себе раннее утро. Самое начало мая. Солнце еще не поднялось из-за крыш, но воздух уже наполнен светом до стеклянного звона. Прохладно, и эта прохлада медленно вплывает в приоткрытое окно, колышется светлая штора. Ты сидишь за столом и пишешь, а рядом, на деревянной подставке, едва ощутимо пахнущей сосновой смолой, стоит кружка с кофе со сливками. И в нем плавает бежевый кубик кофейного зефира.

Она была, как этот зефир. И это утро. Она была похожа на счастье писать на рассвете. Она была чистой, как лист бумаги, и свежей, и открытой всему.

Слишком открытой.

И с каждым днем я все острее осознавал, что кто-то пишет на этом листе кроме меня и ее самой. Какая-то дрянь пачкает мою Варю, заставляя ее чувствовать себя некрасивой.

– Варя.

Она обернулась. Но от зеркала не отошла.

– Ты самая красивая девушка из тех, кого я знаю. И ты обещала сводить меня в мастерскую и показать новые бусины.

Раньше это был буквально неубиваемый козырь. Варя обожала лэмпворк и умудрялась при помощи паяльной лампы и своей совершенно нереальной фантазии сделать совершенно сказочные штуки. Я устроил ей неплохую витрину в одном из магазинов моей матери, и Варины браслеты и бусы разлетались мгновенно. Особенно когда в магазин проведать свои творения заходила сама Варя.

Та Варя, которую я любил. Но та Варя уходила от меня все дальше, и на ее место приходила странная женщина, которая больше не хотела работать в мастерской. В кузне Варя не была уже больше месяца. Мне позвонили оттуда и спросили, как долго еще она будет болеть…

– Лондон, я просто не знаю, как им сказать, что больше не буду этим заниматься. Надо взрослеть и становиться нормальной женщиной. Это же смешно, понимаешь?

– Кому смешно?

Она замерла с приоткрытым ртом. Ее губы… показались мне припухшими. Эти губы не знали, что ответить. Заготовленные фразы никак не годились для ответа. Варя махнула рукой. Мерзкий кукольный жест.

– Всем. Всем смешно.

– Мне нет. Мне нравятся твои работы. И как давно ты оглядываешься на всех?

– Лондон, я просто хочу быть… счастливой.

– Ты не была счастлива? Ты несчастлива со мной?

– Нет, Лондон, просто… Ты не понимаешь! Я хочу быть красивой для тебя!

– Ты для меня самая красивая! И ты прекрасно знаешь, что я принципиально не вру красивым девушкам.

Прежняя Варя рассмеялась бы, хотя бы улыбнулась. Но эта только сердито надула странные губы.

– Милена была права, мужчины думают только о себе. Тебе удобно, чтобы я была такой, толстой, странной, некрасивой. Не хочу. Чтобы ты был со мной из жалости! Чтобы смотрел и думал, что у меня ноги как стволы!

– Варя, ты сама слышишь себя? Я тебя люблю. Люблю такой, какая ты есть. Мне нравится то, чем ты занимаешься, мне нравится то, как ты выглядишь.

Она не слышала.

Как вы, женщины, умудряетесь блокировать слуховой канал, когда в ваши планы не входит, чтобы вас разубедили?

– Такой как есть? Я хочу быть красивой, Лондон! Хочу, чтобы ты гордился мной! Как такое можно любить?!

– Я горжусь. И ты невероятно красивая, Варя. Варенька.

Я попытался обнять ее. Мне хотелось, чтобы она прильнула к мне, мягкая, свежая, отзывчивая, казалось, на клеточном уровне. Но она оттолкнула меня почти зло.

– С тобой невозможно нормально говорить, Лондон. И вообще… у меня встреча через полчаса, а я еще не одета.

Она хлопнула передо мной дверью ванной.

Да, признаваться в таком не хочется. Ничего достойного. Но я не мог видеть, как кто-то убивает мою Варю, превращая ее в говорящую куклу с подведенными глазами. Она даже кудряшки свои начала с каким-то отчаянным остервенением выпрямлять. Забила ванную бабьими пыточными принадлежностями и день за днем истязала себя, правила.

Мне просто хотелось знать, какая сволочь внушила ей, что так надо.

Да, я следил за ней.

До сих пор стыдно.

Я просто пошел за ней. Она не оглядывалась – знала, что тот я, которого она знала, не стал бы следить за ней.

Но и меня меняла эта Милена, которая действовала на Варю, заставляя ее трансформироваться в том, что я больше всего… Не знаю, как выразить это чувство – презрение, отторжение, брезгливость.

Меня вообще трудно вывести из себя. Многие говорят, что я холодный человек, но тогда… Наверное, теперь понимаю, что чувствуют люди, которые решаются на убийства в состоянии аффекта.