Метаморфозы

Метаморфозы

Я сижу за компьютером и разглядываю белый лист. Изредка поглядываю в короткие сцены-зарисовки. На моем столе куча вещей, имеющих конкретное место. Я люблю определенную степень порядка. Пишу в разное время, как получится. Насколько мой мозг готов усиленно работать и формировать мысли.

Комната маленькая. Она вся в скучных белых пупырчатых обоях; единственный сервант забит книгами и частично одеждой; два спальных места и сушилка занимают практически все пространство.

Квартира обладает необычными свойствами: в ней все время что-то ломается. Заменил старую дверь на новую – розетки пришли в негодность, исправил розетки – начал протекать кран, заменил кран – перегорели лампочки. И так до бесконечности. Комната похожа на болото. Как будто замаскированная под жилое помещение трясина. Кракен, мечтающий поглотить. Комната притягивает, словно магнит, приковывает цепями к стулу и лишает желания двигаться. Мозг погружается в состояние, отрывающее от реальности. Не лишает ума, а просто оставляет в вакууме.

Постепенно привыкаю к вакууму. Он довольно приятен, и кажется, что, даже существуя как бы вне общества, продолжаешь развиваться и идти вперед. Ведь текст по-прежнему пишется, книги читаются, а думать и мудреть лучше всего в одиночестве. Все отшельники так делали! И, конечно, я могу со всем справиться сам, мне совершенно не нужна ничья помощь.

В моей голове наконец появляются мысли, и я приступаю к четвертой главе романа. Уже почти месяц на ней вишу, пытаясь родить что-то интересное. В ушах играет музыка – это помогает сосредоточиться.

Через некоторое время втягиваюсь в работу.

Внезапно кто-то дотрагивается до моего плеча. От неожиданности я вздрагиваю, сердце испуганно екает. Резко развернувшись, цепенею.

– Здравствуй, – говорит «он» и садится на диван, расположенный близко к столу. Смотреть на себя жутко странно. До сознания совсем не доходит, что это не зеркало и не родственник. – Мне очень приятно познакомиться, а тебе?

В «его» голосе слышатся язвительные интонации. Я «ему» почему-то не нравлюсь. Признаться, чувство взаимно. Мне много чего не нравится. И маленький рост, и некоторые части тела, и парочка привычек.

– Твоя жизнь выглядит веселой, – произносит «он», осматриваясь. Ощущается, мое место жительство для «него» в новинку. Значит, он не я? В «его» голосе скользит неподдельный интерес и капля иронии. – Только неужели затвердеть и закрыть раковину – предел твоих мечтаний?

Пару секунд соображаю, что он имеет в виду.

– Я похож на мидию? – спрашиваю иронично. Просто абстрагируюсь. Представляю эту бредовую ситуацию сном наяву.

– Разве сейчас время для шуток? – жестко интересуется «он». – Посмотри на себя. Ты такой маленький, дряблый, тронешь – и расклеишься на мелкие кусочки, точно бумажка. С места не сдвинешься, словно булыжник, а не человек.

От «его» слов со мной что-то происходит. Ноги начинают твердеть, прирастать к стулу, будто корни в землю. Руки мелко подрагивают, а сердце бешено колотится. Охватывает паника. У меня уже случались приступы, я даже боялся долго находится в ванной комнате. В голове шумит.

Мое отражение продолжает распекать меня за мои поступки. За недопоступки. За бездействие. За мечтательность и витание в облаках. За отсутствие внятной цели. За быстрое опускание рук. За неуверенность, из которой вытекало все остальное.

– Ну как тебе ощущение реального панциря? – заканчивает «он» обличительную тираду и внимательно посмотрит на меня. Рот не слушается. Из горла вырывается сипение. Из глаз текут слезы, но я не чувствую их. Кажется, соленая влага просто стекает подобно дождю. – Думаю, тебе приятно и привычно. Ведь ты семь лет так живешь, страдая болезнью Обломова, только в более тяжелой форме. Ведь ты надеешься стать известным писателем, но все идет к скорейшему психическому заболеванию. Сожалею.

Ложь. В последней фразе отчетливо звучит фальшь. Этому вруну, притворяющемуся мной, ни на секунду не жаль. Он упивается моей беспомощностью и развлекается.

Пространство съеживается и меняется. Краски выцветают, заливая комнату сплошным белым цветом. Я сижу на полу в месте, напоминающим пустую больничную палату. Напротив меня сидит «он», а между нами лежит револьвер.

– А теперь сыграем в «Русскую рулетку»! – восклицает «он», довольно потирая руки. – Никогда не понимал этого названия. Неважно. Ты же знаешь правила, правда? Один патрон, крутишь барабан… и кому-то из нас повезет!

Игра мне не нравится, но меня никто не спрашивает, а тело не подчинятся. На первом круге нам везет обоим. Каждый раз, когда мои руки подносят револьвер к виску, «он» ухмыляется, словно что-то знает. Досадно, что у меня бывает такое злое, мерзкое, отвратительное выражение лица.

На третьем круге происходит оно. Везение подводит, пуля вылетает «ему» в висок. Дуло слегка дымится. Моя победа?

Я чувствую резкую боль, на мгновение ощущаю влагу на коже, слышу ядовитый смех.

Наступает темнота…

В просторном светлом помещении, полном медицинских приборов и больших ярких ламп, открыл глаза маленького роста мужчина. Его темные волосы уже тронула седина. В уголках карих глаз собирались морщинки. Он лежал на высокой кушетке, к его голове присоединены провода, ведущие к большому сенсорному экрану.