Метод Полоцкого

I

События, о которых пойдёт речь, связаны с одним из ведущих образовательных учреждений нашей страны, где мне довелось учиться. Имён, за исключением одного, я не называю из соображений конфиденциальности и безопасности — прежде всего моей собственной. Впрочем, чего ещё опасаться? Может ли положение моё стать более бедственным?..

Шесть лет назад, поступая в медицинский университет после окончания школы, я, как бы парадоксально это ни звучало, и не помышляла о том, чтобы стать врачом. Подобное заявление может смутить несведущего читателя и заронить подозрения насчёт моего здравомыслия, ибо поступление в медицинский — дело непростое, требующее значительных волевых и умственных усилий, — в отсутствие намерения посвятить себя врачебной деятельности кажется довольно странным. Однако таких, как я — попавших сюда случайно, без особого желания, по настоянию родителей или по собственному разумению, но из соображений небескорыстных, — на первом курсе было довольно много.

Перипетии студенческой жизни описывать нет нужды, скажу лишь, что училась я, как ни печально это признавать, с некоторым небрежением, без должного прилежания и совсем без интереса, посвящая значительную часть времени совершенно посторонним вещам: чтению мистических рассказов, статей по квантовой механике и тому подобному.

Но охотнее всего я, как повелось с раннего детства, предавалась праздным фантазиям, порождениям бесцельного блуждания ничем не занятого ума. В том находила я величайшую отраду, вырываясь из оков скучной реальности, но вместе с тем и печаль — оттого, что они были зыбкими, едва уловимыми для спящих чувств и я не могла полностью в них погрузиться, всецело воспринять их чудесный, но призрачный мир.

Впрочем, праздная мечтательность с нерадением о делах насущных не помешали мне благополучно доучиться до шестого курса с неплохими оценками. Уж не знаю, виной тому упадок нашего образования или моя гипотетическая природная одарённость, о которой так много говорили учителя в школе и существование которой я из упрямого противоречия или ложной скромности настойчиво отрицала — так что от неё вскорости ничего не должно было остаться.

Изучаемые дисциплины, как я уже сказала, не увлекали меня, за исключением, пожалуй, химии, физики и философии, — но эти предметы, к несказанному огорчению, преподавались только на первом курсе, по окончании которого я с головой погрузилась в безграничный мир пленительных иллюзий и чарующих мечтаний. Из-за их сумрачной завесы выглядывала я изредка и лишь для того, чтобы во внешнем мире почерпнуть новые идеи для безудержного фантазирования. Или сдать экзамены.

Дабы не утомлять читателя, не стану описывать свои странствия по миру мечты, ведь они знакомы каждому в той или иной степени. И кто, положа руку на сердце, осмелится отрицать, что хоть однажды изведал наслаждение этих бестелесных полётов?

В час, когда усталость дня наваливается всей тяжестью и сбивает с толку измученный действительностью мозг, с трудом справляющийся с сортировкой поступающих импульсов, кто не медлил на пороге сна и не поддавался сладостным чарам полудрёмы, не слышал мягкого шелеста крыл освобождённой фантазии, податливой и всемогущей?

И в этой полудрёме проходила моя жизнь.

Но вдруг некая сила вторглась в мой сокровенный мир и рывком выдернула меня из его любящих объятий.

Удивлённо хлопая глазами, я обнаружила себя приютившейся за вешалкой с ворохом одежды в углу тесного кабинета. Остальные места за длинным столом, составленным из нескольких парт, были заняты моими соучениками. Все сосредоточенно внимали красноречивому рассказу преподавателя, молодого специалиста лет тридцати, чьё пламенное воодушевление и неподдельная увлечённость собственным предметом распаляли интерес слушателей. К стыду своему, я не удосужилась записать его имя, а скудная память на лица сохранила от его неприметного облика только высокий лоб, впалые щёки и очки в толстой оправе.

И мне вдруг тоже стало интересно, и я начала писать конспект — по привычке, но уже не по инерции. Мне впервые за долгое время было не всё равно, и — от этой ли мысли, от радости обновления или от страха, досады и горя, подобным тому, какие испытывает потерявшийся вдали от дома ребёнок, — слёзы чуть не хлынули из моих глаз.

Это было весной на четвёртом курсе, и предметом, столь сильно заинтересовавшим меня и наново крепко связавшим с реальностью, оказалась психиатрия, которая стала отныне содержанием всех моих помыслов и фантазий. Оттого-то, наверное, и возникло у меня ложное чувство пробуждения ото сна разума, возвращения к общепринятой действительности, которая в тот период казалась не такой уж невыносимой и бренной, как прежде.

Не стану скрывать, что уже в ту пору меня посещали некоторые сомнения, касающиеся причины столь пылкого увлечения психиатрией, но я гнала их прочь, заглушала торжественно-громогласными мысленными возгласами о том, как славно будет моё служение науке и людям на этом поприще.

С едва ли не фанатичным энтузиазмом я взялась за штудирование соответствующей литературы, начала исправно посещать студенческий научный кружок при кафедре и даже вызвалась сделать доклад.

К новому учебному году я уже неплохо разбиралась в теоретических основах полюбившейся науки и твёрдо вознамерилась стать психиатром.

На этом предыстория, вероятно, несколько сумбурная, но правдивая в каждой букве, заканчивается, и я наконец перехожу непосредственно к предмету своего повествования.