Между адом и тобой

I.

Если кто меня оскорбил — это его дело, 
такова его наклонность, таков его нрав; 
у меня свой нрав, такой, какой мне дан от природы, 
и я останусь в своих поступках верен своей природе.
Марк Аврелий

Коль нанесли тебе сердечную обиду, 
Плати забвением — так гордость нам велит; 
Не можешь позабыть — тогда хоть сделай вид, 
Не унижай себя.
Мольер

День сегодня выдался скучный и унылый. Меня снова не взяли на прогулку с кузиной, хотя мне не очень-то и хотелось. Сомнительное это удовольствие — гулять зимой, особенно под вечер. Месить ногами слякоть, зябнуть в тонком тулупе и шерстяном платке, от которого нещадно чешется голова. Конечно, моя кузина получала от прогулки куда больше удовольствия — укутанная в теплую соболиную шубу, с песцовым капором на голове, она вечно носилась и задирала охотничьих псов своего папеньки, кидая в них снежки. После чего, она вечно жаловалась маменьке — моей тетке — что покусали ее из-за того, что подошла к ним я и натравила на дорогую сестрицу. Несколько таких ситуаций  напрочь отбили у меня охоту гулять с кузиной по вечерам.

К тому же графиня Белова очень рассердилась после последнего раза, когда я не выдержала и натерла противной кузине Милене все лицо снегом. Кузина заявила, что она подцепила не что иное, как воспаление легких, и слегла в постель на неделю. Уж я-то прекрасно знала, что она сделала это, чтобы не заниматься с приходящими на дом преподавателями, но тетушка с дядюшкой безоговорочно верили своей единственной дочери, а меня наказали на неделю, лишив вечерних игр и ужина. Конечно, тетушка заявила, что она очень сожалеет, что ей приходится идти на такие меры, но прогулок меня лишили до тех пор, пока нянюшка не сообщит, что я глубоко сожалею о своем поступке и стараюсь исправиться.

— Но почему? — пыталась я воспротивиться тогда несправедливым упрекам. — Милена же начала первая, засыпав мне кучу снега за пазуху!

После этого я действительно заполучила кашель, но этого все предпочли не замечать. 

— Елизавета, — холодно отчеканила графиня, — я не выношу, когда мне диктуют, что делать, особенно, когда придирки исходят от невоспитанных детей, которые пытаются указать старшим, как правильно их воспитывать. Ты поступила дурно и теперь понесешь за это справедливое наказание. В следующий раз, ты задумаешься, прежде, чем совершить поступок такого рода. Более того, я смею тебе напомнить, что ты живешь под этой крышей только из-за моей безграничной доброты и доброты дяди Георгия, — заявила мне тетушка Евдокия. — Так что, сядь где-нибудь и почитай Новый Завет, может, он научит тебя быть более кроткой и вежливой.

Со справедливостью наказания я была не согласна, но с графиней Беловой спорить было бесполезно, и мне ничего не оставалось, кроме как обосноваться в гостиной за очередной книжкой. Библию, конечно, читать я не собиралась. Я и так знала наизусть почти все заповеди, чего нельзя было сказать о кузине, которая вечно отлынивала от уроков богословия. На мое счастье, в доме была огромная библиотека, которую собрал в свое время мой дедушка Игнатий. Я вытащила с книжной полки старый потертый томик энциклопедии с картинками, который очень любила рассматривать, сам текст в ней меня мало интересовал, ведь я его уже знала наизусть. В ней были очень красочные картинки птиц и зверей, и я могла часами просиживать за этой книгой, лелея мечты о том, что я когда-нибудь смогу увидеть это необычное зверье в живую.  Кузину не так давно возили в цирк в столице, и там-то она точно могла полюбоваться на тигров, слонов, обезьян, тюленей и медведей, но больше всего ее там впечатлили, конечно же, орехи в карамели и леденцы на палочке. 

С книгой я отправилась в гостиную, где устроилась на широком подоконнике, поджав под себя ноги. Я очень любила это место еще и за то, что меня скрывали тяжелые бархатные шторы зеленого цвета, которыми были занавешены окна гостиной, и которые часто служили убежищем, когда взрослые искали меня, чтобы вновь за что-то наказать. Меня сейчас почти не было видно, и я с наслаждением погрузилась в книжный мир, открывающий мне все новые факты о мире земном, что меня окружал. Больше всего я любила красочные изображения птиц и заморских стран, которые так и манили своей неизведанностью. В каждой главе стоял эпиграф из какого-нибудь классического стихотворения, и моими самыми любимыми были строчки из "Божественной комедии" Данте: " Узнать тебе пора, что при подъёме кажется сначала всегда крутою всякая гора." Не то чтобы я особо вникала тогда в смысл этих слов, но в этом отрывке было что-то, что было мне так близко.

Однако, наслаждение чтением было скоро прервано громким топотом вошедших в гостиную. Еще по тяжелым шагам я поняла, что это никто иной, как кузина Мила со своей "свитой". 

— Ну и где же прячется эта гадина? Голову даю на отсечение, что где-то в этой комнате! — воскликнула она.

Кузина была старше меня всего на полгода, но она считала, что это давало ей неоспоримое преимущество меня унижать. Это была не очень симпатичная девушка девяти лет, ее лицо было сплошь покрыто красными прыщами, но дядюшка с тетушкой в упор считали ее красавицей несмотря на то, что ее вес давно перевалил за вес молодого кита. Она была в компании своих приспешников: Татьяны, дочери графа Красильникова, пожилого вдовца, и Михаила, сына княжеской четы Бульоновых. Мишка, или же попросту Бульон, долговязый нескладный юнец, был окончательно и бесповоротно влюблен в Милу, и та умело этим пользовалась, вертя несчастным юношей, как ей заблагорассудится.

— Эй, плакса! — крикнула еще раз Мила, но ответа так и не услышала. — Нету ее тут! Ха-ха, пойду, сообщу maman, что эта неблагодарная сиротка решила в метель погулять. Вот уж ей влетит за то, что нарушила запрет!



Отредактировано: 01.05.2017