Междумирье

Пролог

Доски

Полдень, природа тлеет от палящего солнца. Волны тихой рябью шумят, плещутся о мелкий камень, ветер приносит свежесть, смешанную с запахами реки. Пары сосновой смолы от только уложенных на крыльце досок наполняют мужчину сном. Он с закрытыми глазами лежит на спине, всматривается в красные круги усталости, забвение сна почти забирает его, как вдруг раздаётся громкий, будоражащий всплеск воды. Мелодичный голос с берега, зазвучавший вначале громко и раздражительно, сливается с шумом реки и, в извинение за своё вторжение, грустными ритмами убаюкивает его вновь.

Матвей просыпается с тяжёлой после позднего сна головой, вспоминает про незваных гостей у прибрежного края его участка, но там, в сумерках, уже никого нет. Он готовит себе еду и думает о делах, мысли текут вяло.

И вот опять его отвлекает шум, вернее, грохот и знакомый крик человека. Подойдя к месту аварии, Матвей застаёт только яму из песка и уходящую вдаль фигуру девушки. Прихрамывая, она ведёт рядом с собой велосипед. Мужчина провожает её взглядом, а поворачиваясь, чтобы идти назад, нога наступает на книгу. Девушка уже скрылась за поворотом. Приходится, отряхнув ее, забрать с собой. А дома, при свете, книга оказывается дневником. Матвей личное не читает. Теперь будет забота вернуть пропажу хозяйке. То ещё приключение. Видимо, удачнее всего выяснить, где она живет, а после – анонимно оставить дневник на участке.

Проходит год, самый красивый дом дачной деревни стремительно строится. Матвей приезжает проверить работы, и, осмотрев всё, идёт купаться на реку. Там, на мостках, сидит русалка. Так ему чудится. Длинные волнистые волосы и гибкость морской дивы завораживают его. Мелодичным голосом русалка шутит над своей собакой. Не доходя до причала, Матвей разворачивается обратно. С русалками он не готов ни купаться, ни нарушать их дивный мир вечерья. В доме Матвея что-то манит, невероятный мысленный зуд гоняет по комнатам. И вдруг он вспоминает – дневник! Заброшенный, лежит в комоде. Он достаёт его и вновь осматривает. Толсто-пухлый, как том энциклопедии, в которую постоянно забывают включить важные детали, и потому вклеивают на ходу всякую отсебятину. Имеет ли смысл его возвращать? Он смотрит на закрытый блокнот – и его охватывает желание. Певучее, оно рождает образ волнистоволосой, её смех, воображение обвивает его, нежно целует холодными губами, и тонкие пальцы лукаво толкают его руку к блокноту. Матвей берёт из холодильника пиво, включает бра и, не борясь с моралью, начинает чтение.

Дневник оказался той ещё пыткой. Будто прочитал медицинскую карту: ни одного реального факта о девушке не узнал, лишь впечатления и ощущения – смесь всего, что она читала и смотрела по телевизору ночью, соединённая максималистским взглядом крайне романтичной особы. Романтика человека, который не встречал в жизни невзгод, имела оттенок грусти. Но было между строк цитат и размышлений ломаного языка что-то такое тягучее, ритмичное, ночное, что-то такое… Матвей открыл дверцу камина и бросил дневник в огонь.

Прошло ещё пару лет, девичий дневник сгорел, а искра зажглась в памяти. Редким вечером Матвей слышал аромат пепла – прозрачной тенью шутила волнистоволосая над собакой.

Травинка

Деревня Аукшино растянулась вдоль берега реки. Небольшая, спокойная, с одной главной улицей советских одноэтажных построек. Они сбились в ветхое ядро, которое облепили новые дома – дачи столичных жителей.

В отличие от деревянных одноэтажных домиков, на просторных участках дач стояли настоящие произведения искусства. Большие дома с балконами, беседки, бани, гаражи для катеров, гостевые домики, даже дома для садовников – все они ограждались от соседей высокими металлическими заборами. Огородов на этих дачах почти не вели, растили в основном газоны, искусственные пруды и сады.

Однако “богатое” великолепие не портило деревню. Природа вокруг оставалась зачарованной, а воздух – чистым. Тёмно-зелёная жёсткая трава стрекотала насекомыми в полуденном зное, хвойный лес дарил аромат и тень. Небо, покрытое лёгкими вытянутыми облаками, отражалось в реке. Пастельные оттенки серого возвращали солнечные блики холодной воды. Вечером река покрывалась маслянистой плёнкой от пролитого бензина и тяжести дня, смываемого купальщиками.

Акварельная красота – так называла любимые места своего детства и юности молодая девушка Агата. Каждое лето она приезжала гостить к бабушке и большой семье родной тётушки. Жили они в дачной части деревни и считались прекрасными соседями, как по достатку, так и по роли в садовом товариществе, где бабушка занимала должность заместителя председателя.

С Агатой часто происходили бытовые истории. По характеру она была щебетухой – наивной, приветливой, ластящейся при встрече. Её просили об одолжениях: сходить в магазин, привезти коз, присмотреть за малышнёй, договориться с рабочими, не знающими русского языка, съездить на велосипеде позвать дядьку Ондрея, заступиться за продавщицу перед милицией (нет у той больше никаких сил терпеть выходки алкашки Аньки – вот это она руки не распускала, а просто выпроводила ее).

“Да, да” – кивала Агата и терпеливо ждала, не отказывала, с радостью заполняла свои часы досуга. Вечером, на месте, где собирались её подружки, делилась воспоминаниями, облекая всё в “приключения”. Подружки не сидели, раскрывши рот, а язвительно комментировали, долго хохотали, потягивали пиво вперемешку с мороженным, вяленной рыбой, огурцами из теплицы, ворованными сливами соседей. Потом расходились по домам, нежно обнявшись и поцеловав друг друга то в волосы, то в шею.

От деревни девушка шла пешком, платье мерно било по коленкам, иногда она кружилась, вспоминая что-то весёлое или напевая песенку. Её встречал у ворот участка Шрек, она присаживалась, а юбка взлетала и топорщилась от движения, длинные пальцы обнимали морду керн-терьера, взъерошивали шерсть на голове. Пёс вставал на задние лапы, пытаясь облизать любимого человека, но Агата, смеясь, уворачивалась.