Межвселенные

1. Да, я хочу забыть о вас,

На дворе шёл уже одна тысяча девятьсот пятьдесят восьмой год, а если быть точнее — октябрь. Женщина из дома напротив вырвала очередную страничку в календаре и настежь открыла окно, запуская в дом холодный осенний ветер. Пятое октября сменилось шестым.

С войны прошло добрых тринадцать лет, но угрюмый Берлин, как и его жители, не особо торопился её забывать. Несмотря на то, что выстраивать всё заново начали практически сразу, сейчас город казался каким-то мёртвым, словно война выкачала из него все радости этого мира, оставив с абсолютной пустотой внутри. Немцы механически шли вперёд, блеклым пятном выделяясь на фоне остальных. Так, например, путеводной звездой США была американская мечта; СССР — мир, труд, май; а Германия просто существовала вместе с ними.

Облачное небо, такое же серое, как и заброшенные здесь дома, в которых буквально пару десятков лет назад так и кипела жизнь.

Ныне пустые, аккуратные улочки в памяти людей надолго останутся просто развалинами. Изредка можно было увидеть женщину, что в такую рань спешила на работу, ещё реже — мужчину.

И как тут не словить хандру?

Всё это не могло не оказать влияния и на Уотан Кёниг. Судьбу мужчины, рожденного в тысяча девятьсот девятнадцатом году, расписали да разложили по полочкам на несколько десятков лет вперёд, ведь семья его была самого что ни на есть высшего сословия. Но незадолго до его рождения всë в Германии встало с ног на голову: новое правительство, новые порядки и, от чего его родители пришли в ужас, — отмена всей титулатуры! В общем, не стал Уотан графом.

Впрочем, сам Кёниг никогда не расстраивался по этому поводу. Одевали и воспитывали его, как подобает самому что ни на есть настоящему аристократу: за разведённые в разные стороны локти за обеденным столом влетало «по самые не хочу», посещение светских мероприятий — обязанность с рождения, знать только три языка в десять лет — оскорбление всего рода. И ещё множество правил в разных ситуациях, которым он беспрекословно обязан был подчиняться: «Держитесь прямо. Не смейтесь. Не говорите громко. Не ходите быстро. Опустите глаза…».

Сейчас это было просто-напросто привычкой — выглядеть хорошо вне зависимости от того, куда идешь.

— Herr Watan König… Katzengraben Straße, 16… (Мистеру Уотану Кёнигу… Улица Катценграбен, 16) — прочитал он с почтового конверта, не боясь быть пойманным за своей странностью читать многие вещи вслух. Раньше за такое он много раз получал по губам, но, хоть это время давно закончилось, чувство стыда никак не отпускало до сих пор.

На часах стрелки едва коснулись цифры шесть. Раннее утро. Отдёрнув немного в сторону своё удлинённое пальто и приспустив галстук, Уотан провёл ладонью по волосам, как бы укладывая их. Было бы что поправлять — перед выходом из дома он не один час стоял перед зеркалом, чтобы закрепить прическу бриолином. Это входило для него в разряд вполне обыденных вещей, без которых выйти в люди означало то же самое, что и «плюнуть себе в лицо».

Сегодня Кёниг нервничал куда больше — это заметно по его резким движениям. Он был схож с рекой. Обычно напоминал равнинную — медленную, спокойную, не спешащую течь. На данный момент же больше схож с горной — быстрой, с бурным течением, которая словно куда-то опаздывала.

Причина этому — всё ещё запечатанное письмо в руках. Конверт не был подписан. По всем канонам его профессии, такое не слали с благой целью. Некоторые даже умудрялись пропитать бумагу ядом, чтобы убрать из этого мира своего всем-сердцем-нелюбимого. Желания открывать его нет, хотя, казалось бы, перчатки должны были его защитить.

Уотан — правительственный агент. Такова его участь, будучи рождённым в семье Кёнигов, у которых это едва ли не текло по венам. И, к сожалению, при такой работе вероятность получения смертоносного письма повышалась в разы. Можно смело забыть то, что мужчина всегда подчищал следы — на каждом корабле без исключения есть свои крысы, что раскроют тебя при любом удобном случае.

«Дорогой Граф Кёниг!
Довожу до Ваших сведений то, что я знаю всё о Ваших намерениях и секретах, которые Вы так отчаянно пытаетесь скрыть.
Слыхал однажды, что больше всего Вы за свою безопасность боитесь, не так ли? К слову, можете не беспокоиться — я не такой пакостник, как некоторые.
Должно быть, Вы меня даже не знаете — оно Вам и не надо. Просто прошу прекратить весь этот родословный цирк, который Вы всё никак не можете отпустить. Не наступайте себе на горло — это последнее предупреждение, — иначе мне придётся действовать так, что Вам совсем не понравятся мои новые методы борьбы с такими, как Вы.

Аноним»

Взгляд вновь и вновь скакал по одним и тем же строчкам. Уотан закусил губу, обдумывая, что делать с этой информацией: с одной стороны, плевать бы он хотел на эти угрозы — сейчас его уже ничто здесь не держит; с другой — чувство самосохранения и адреналин в крови заглушают всё самообладание. Ещё чуть-чуть и он буквально взорвётся от переизбытка эмоций: хотелось кричать, бить, плакать, рвать и метать.

Он неприлично сильно отшатнулся в сторону, когда врезался плечом в какого-то высокого парня.

— Могли бы и извиниться, — раздражённо пробурчал Кёниг, но тут же прикусил язык, надеясь, что шатен не услышал его выпад, — Чёрт… — шепнул он, когда человек в паре метров от него приостановился и чуть склонил голову.

— Извини, — пожал плечами незнакомец. Кажется, после этого он задал ещё какой-то вопрос, но Уотан его не расслышал. На миг черты лица парня показались сильно знакомыми. Нет, нужно было убрать это наваждение. Кёниг отвернулся и пошёл от него в другую сторону.

Нервы напряжены до предела. Когда в поле зрения не осталось никого, кроме серых зданий и мокрого асфальта, Уотан со всей силы ударил кулаком по стене в попытке успокоиться, вымещая всю злость и отчаяние на внешнем мире.

Чаще всего все дела Кёнига упирались в действия местной преступной группировки, которая в последнее время совсем слегла на дно так, что даже самые опытные следователи Берлина раздосадовано качали головами и пожимали плечами. На памяти самого мужчины такое было лишь однажды — в послевоенное время, когда, казалось, все преступники внезапно набрались ума и решили не усугублять ситуацию в разваливающейся стране.