Mimétisme

Интерлюдия. Виэлла Морено.

Кем бы вы были без мысли о том, что нужно производить впечатление?
© Байрон Кейти

Сколько себя помню, я всегда думала о жизни на той стороне. Меня манили плывущие ночные облака на темном небе в детстве. Мама с папой часто говорили мне, что на небо уходят все, кого с нами больше нет. И я каждый раз, на день рождения, искренне загадывала оказаться рядом.

Поначалу, я признавалась в этом семье. Они сразу ругали меня, били по губам и причитали, какая же я бестолковая. Что так говорить нельзя и жизнь нам дана всего одна.
Увы, до меня не доходил смысл слов. Я честно не понимала, почему мы избегаем близких и любимых людей, не стремимся соединиться с ними, если без них нам постоянно плохо. Это странно же.

Повзрослев, я перестала говорить о смерти, как о чём-то обычном. Причитала вместе со всеми, изображала разочарование, когда кто-то уходил из жизни, а через время делала вид, будто забываю их. Забываю ту боль, которую причинила нам их гибель.

Но эта была ложь. Грубая, бесчеловечная.

Жить с ощущением собственной лжи – это будто идти в волчьей шкуре среди стаи волков, однако, шкура при этом сидит плохо, и снизу обязательно выглядывают овечьи копытца с белой шерстью на ножках.
Волками были все, кого я знала. Мама, папа, дальние родственники, друзья и еще огромное количество людей, что меня окружали. Они не знали пощады, умели говорить "нет", прекрасно чувствовали себя на публике, легко делали всё, что хотели.

А я? Я была паршивой овцой в их замечательном безупречном обществе.

Не раз мне напоминало об этом даже собственное отражение. Казалось, что я стою не напротив стекла со слоем амальгамы, а визави злого близнеца. Губы в ответ на мои слова шевелились, но слышала я совершенно другое. В этот момент я переводила взгляд на фон комнаты позади, медленно рассматривала плотные шторы в голубой цветочек и ярко-синий ворсистый ковёр.

"Посмотри вокруг. Ты же белая ворона" шептал мне злой близнец.

И был прав. Я отличалась от людей даже внешне.

Семья рассказывала, что когда я родилась, была удивительная ночь. Комнату, несмотря на обилие свечей, освещала только огромная полная белая луна. Она же и окрасила меня в такой же белый лунный цвет. Белая кожа, белые волосы... И белая абсолютно бесцветная жизнь.
Одна душа моя не соответствовала цвету волос.

Будучи ребёнком, я то и делала, что лгала остальным.

"Виэлла, сознайся, это же ты толкнула того мальчика?! Он чуть не погиб из-за тебя, маленькая дрянь! Тебе не стыдно??"

Мне никогда не было стыдно. И да, это я толкнула того мальчика. Он заслуживал этого.
Сколько раз я выслушивала, насколько я плохая и как неправильно поступаю... Им всем тоже стоило побыть в моей шкуре. Им нужно было узнать, как больно, когда ты падаешь. Или когда тебя бьют те, от кого ты подобного не ожидаешь.
Это даже не обидно. Просто я не знала, зачем они так поступают. Сами себе же противоречили. Твердили, что любят, а сами наказывали за неправильные слова. Разве это любовь?
Что вообще означает это глупое слово?

Никто не знает, что ты ощущаешь внутри, но каждый думает, что имеет право говорить, что тебе делать. Так принято, так неправильно... Кому вообще какая разница, правильно я это делаю или нет?
Главное, что я чувствую.

Несмотря на все мои слова и действия, я не чувствовала ничего. Ни радости, ни боли, ни обиды. Это вызывало вопросы, когда на очередных похоронах я стояла, будто камень. Люди вокруг шептались, неприятно тыкали в меня пальцами, и шептались после этого ещё тише.
Понаблюдав за тем, как делают мои родители, я начала их копировать. Иногда мне приходилось стоять у зеркала часами. Щёки болели от попыток растянуть рот в улыбке. В голове была пустота. Я смотрела на своего близнеца, и не понимала, почему мои родители улыбались. Что они чувствовали? Они так же учились этому или это выходило само собой?

Однажды я задала такой вопрос. Был званый ужин, где присутствовали несколько соседских крупных семей. Я ушла раньше, потому что считала их застолье невообразимо скучным мероприятием. Они глупо смеялись на какие-то шутки, обсуждали новости моды и делали шокированные лица, когда проскакивала новость о чьём-то раннем замужестве.

В разгар нового анекдота я встала у арки в столовую. Сэр Миллен, живущий на другом конце города от нашей усадьбы, рассказывал за столом какую-то историю про свои путешествия в джунглях. Женщины улыбались, хихикали. Мужчины громко смеялись.

Несколько подростков, чуть старше меня, тихо слушали, что говорят взрослые. Я видела, как их губы дрожали, все взгляды были устремлены на рассказчика.

— Почему вы смеётесь? — Спросила я, оборвав историю. Сэр Миллен взглянул на меня как-то странно. Родители тут же вскочили со своих мест и подбежали. Все, кто сидел за огромным столом, смотрели на меня. Я не могла разобрать выражения их лиц, но оно точно не было нормальным.

— Почему вы все смеётесь? — Снова повторила я, и родители, что-то говорившие мне до этого, замолкли. — Как вы это делаете?

Ответа в тот вечер я не получила. Меня отправили спать. Уходя, я снова слышала шёпот.

До меня позже дошло, что на такие вопросы никто не ответит. Наверняка, их считали... необычными?
Но для меня они такими не были, равно так же, как и вопрос: "Почему птицы не умеют говорить на нашем языке?"

Только, почему-то, на второй вопрос родители мне ответ сказали, а на первый мне приходилось искать его самостоятельно. Несколько лет подражания приучили меня к простому правилу: "Так принято".

Плакать на похоронах незнакомой женщины? Так принято.
Злиться, когда в твой адрес отпускали неуместные пошлые шутки? Так принято.
Радоваться, если у твоей семьи дела шли хорошо? Так тоже принято.

Помню, однажды к нам в дом опять пришли сэр Миллен со своей семьёй. Они вообще часто к нам приходили. По поводу или без повода. Мой отец уходил с главой семейства пить в личный кабинет, а меня же заставляли общаться с детьми.