Мишка Ворог

Мишка Ворог

    В маленькую избёнку четы Нехлюдовых, что приютилась возле церкви Николая Чудотворца у Москворецких ворот, зашёл интересный гость. Одет он в сюртук песочного цвета, чисто, не богато, но и не бедно, как коллежский секретарь, хотя таковым, конечно же, не являлся. Лицо у него широкое, глаза хитрые карие, аккуратная ухоженная жиденькая тёмно-русая бородка, роста он среднего и мужчина довольно-таки крепкий.

   Нехлюдовы неделю назад обвенчались. Иван Нехлюдов лейб-гвардии конного полка рейтар, высокий крепкий черноволосый мужчина двадцати пяти лет, жена его, Евдокия Нехлюдова, из фабричных, то есть работница мануфактуры, ей двадцать три года, смуглая, черноволосая с серыми глазами.

   Евдокия Никитина дочь Смирнова, когда-то была дворовой девкой дворян Филимоновых, освобождённая ими от крепостной зависимости пять лет назад. Вот из её прошлого, из той дали и пришёл их сегодняшний гость. Звали его Мишка Ворог, и был он известным атаманом мошенников на Москве. Ему девятнадцать лет, но выглядел он старше и сам думал, что ему лет двадцать или даже года двадцать два.

   Мишка из мешка вынул шкатулку обитую бархатом, обделанную золотом и драгоценными камнями.

   - Это вам подарок на свадьбу.

   На удивлённый взгляд Нехлюдова, сказал с усмешкой.

   - Молчи лучше, господин рейтар. Я не вор и не тать, но на ту же стать.

   Ворог подошёл к Дуне, приобнял её за плечи, поцеловал в щёку, достал из-за пазухи кошелёк и сказал:

   - Вот тебе луковица попова, облуплена, готова. Зная почитай, а помру – поминай. Здесь триста рублей серебром.

   Кошелёк, мешочек из серого полотна, действительно чем-то похож на очищенную луковицу.

   - Миня, - только и смогла пролепетать Дуня.

   - Она мне, господин рейтар, как сестра, - пояснил Мишка, - жизнью ей обязан. Рассказывала тебе жена?

   - Нет, - сказал Нехлюдов, - но, что тебя знает, сказывала.

   - Да я – что? Невелика птица-синица. Аль рассказать умело, как было сие дело?

   - Изволь, пожалуйста.

   - Так слушай, рейтар. Я тогда года четыре служил у господ Филимоновых. Жила у них (да и сейчас живёт) такая девица Фёкла Якимова. По утрам она кофей варила и господам в постель его подавала.  Приближённая к господам она, потому и командовала всеми девками да бабами. Самый главный-то управляющий Гаврила Михайлов, но девица Фёкла тоже командовала. Девице той тогда было годков шестьдесят, а может более. Злая – не дай Боже. Оно и понятно, без мужика всю жизнь, замужним бабам завидует. Там вся прислуга из одного села, но мы с Дуней из одной деревни, дома наших родителей рядом стояли, соседями были. Ну, так вот. Дуня замуж собралась за филимоновского конюха. Как его звали? Забыл.

   - Серафим, - подсказала Дуня.

   - Да. Неделя, что ли до венчания осталась?

   - Нет, меньше, - сказала Дуня, - дней пять или шесть.

   - Не важно. Миловались Дуня с Фимой в чулане, а их там Фёкла застала. Ну и шум подняла, мол, разврат, Бога не боятся. А конюх-то с досады Фёклу-то малость побил. Ну, тут всё – конюха в солдаты-то и забрили. А я-то уж больно возмущался несправедливостью. Молодой был. Был у меня рубль мелочью, вот я его между Дуней и конюхом поделил. А барин, Гурий Петрович, сказал, что я этот рубль у него украл. Вот меня на конюшне кнутом-то и исполосовали, да к медведю в клетку кинули. Как он меня не заломал – не ведаю, сытый, должно быть, был. А ночью меня Дуня из клетки выпустила, а не выпустила, заломал бы меня медведь. За это ей господа милость сделали: плетьми отходили, избу сию подарили да на волю отпустили.

   - Да будь она проклята, - в сердцах сказала Дуня, - эта милость барская. Лучше уж ночные горшки выносить, чем шерсть на мануфактуре этой глотать. А Серафима-то убили через два года, да…

   - Так в том-то и был подвох-то, что б ты с голоду подохла.

   - А вот не подохла.

   - И правильно, Дуня, долго живи, Бога не гневи. А ты бы, господин рейтар, подарил бы коробку, какому командиру, пусть бумагу напишет, что служить боле не можешь. На триста рублей деревеньку в три двора купить, чай, можно. Не надо делать из Дуняши «соломенную вдову».

   «Соломенными вдовами» называли солдаток, давно не получавшими известий от своих мужей и не знавшие, живы те или нет.

   - Подумать можно, - задумчиво произнёс Нехлюдов.

   Он и женился на девице Смирновой, потому что узнал об имеющихся у неё ста рублях серебром да избушка эта - приданное-то хорошее, а тут ещё ей подкинули триста рублей да шкатулку.

   - Чаю не желаешь, Михайло Павлович? – спросил рейтар.

   - Не откажусь, - сказал Мишка.

   На самом деле, всё, что он рассказал Нехлюдову, было так да не так. Они с Дуней заранее договорились рассказать, что бы рейтар не очень ревновал, объяснить ему, что она честная девушка, а то, что досталась ему не девицей в анатомическом смысле, так то не её вина, а её беда. Но Дуня не ожидала, что Мишка придёт с такими подарками. Но за Ворогом это водилось: он легко добывал деньги, а потом не знал, что с ними делать. Вот и раздавал их направо и налево, из того, что останется после весёлых попоек.

   Мишку Павлова, сына Осокина, привезли в услужения господам Филимоновым в десятилетнем возрасте из далёкой рязанской деревни. Четыре года он честно служил, господа его не замечали: ну, бегает мальчонка, и бегает.

   А мальчонка вырос не по годам и в свои четырнадцать, выглядел на все восемнадцать. Наверное, сказалась хорошая кормёжка в барском доме. И захотелось ему бабу так сильно, что хоть на стенку лезь. Вот он как-то раз и пристал к Дуньке Смирновой. Ей в ту пору уже исполнилось восемнадцать лет, девка-перестарок, а господа замуж её почему-то не отдавали. Долго он к ней присматривался, да и она на него заглядывалась, а тут лето, кровь кипит, решился. Зажал её Мишка в чуланчике и стал шарить жадными руками по её лакомому телу. Дуня резко оттолкнула его: