Миссия: выполнена

mission: complete

Перед Коулом человек. Человек примотан к стулу - тщательно, хотя, пожалуй, несколько театрально. Сам стул дополнительно примотан к трубе. Рот человека заклеен скотчем. Он без сознания. Пока.

Коул оценивающе смотрит на человека. Достает саквояж и начинает раскладывать на верстаке свой инструментарий.

Большая часть подобрана в магазине "Тысяча мелочей" и "Все для дома". Садовый секатор, например.

Коул оплачивал покупки и доброжелательно улыбался.

Продавщица отсчитывала сдачу и улыбалась тоже.

Я стоял за плечом Коула и смотрел.

"Огородничать собираетесь?" - спросила продавщица.

"Возделывать свой сад!" - заявил Коул, сгреб свой пакет в охапку и вышел.

Примотанный к стулу человек открывает глаза.

Он хорошо держится - вздрагивает и тут же собирается. Я знаю, о чем он думает, это нетрудно прочитать по вздувшимся венам на шее и сжавшимся кулакам. "Если ты боишься, солдат - осознай, что ты еще жив и успокойся". Если тебя не убили сразу - значит, от тебя что-то хотят. Если от тебя что-то хотят - значит, можно договориться. Вот о чем он думает.

- Если будет уговаривать тебя тайно брат твой, - говорит Коул, - сын отца твоего или матери твоей, или сын твой, или дочь твоя, или жена на лоне твоем, или друг твой, который для тебя, как душа твоя, говоря: „пойдем и будем служить богам иным, которых не знал ты и отцы твои”, богам тех народов, которые вокруг тебя, близких к тебе или отдаленных от тебя, от одного края земли до другого, то не соглашайся с ним и не слушай его; и да не пощадит его глаз твой, не жалей его и не прикрывай его, но убей его; твоя рука прежде всех должна быть на нем, чтоб убить его, а потом руки всего народа; побей его камнями до смерти, ибо он покушался отвратить тебя от Господа, Бога твоего, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства.

Коул говорит мягким, хорошо поставленным голосом, будто читая рецепт. В нем нет ни гнева, ни злобы, ни злорадства, только некоторое недоумение, что такой взрослый человек не понимает таких простых вещей, и, на самом дне, в глубине - гордость собой за правильный поступок, легкое раздражение от отсутствия благодарности и непоколебимая уверенность, что человек перед ним оценит его заботу, а когда оценит - тогда, конечно, поблагодарит. Обязательно.

- И если глаз твой соблазняет тебя, вырви его: лучше тебе с одним глазом войти в Царствие Божие, нежели с двумя глазами быть ввержену в геенну огненную.

Коул говорит, и я вижу, как у человека, привязанного к стулу, собирается на виске и ползет вниз холодная капля.

Можно договориться с плохим парнем, который хочет твоей смерти.

С хорошим парнем, который хочет твоего бессмертия, договориться нельзя.

Я вижу страх в его глазах.

Я очень хорошо его знаю, этот страх.

Я не хочу его видеть.

Я хочу, чтоб все поскорее кончилось.

Я верчу, верчу, верчу пуговицу на кармане, пока она не отрывается. Металлическая пуговица падает на бетонный пол и подскакивает.

Коул вздрагивает, замолкает и провожает пуговицу взглядом.

Это плохо.

Пока Коул говорит, он ничего не делает.

Коул думает то же самое, теми же самыми словами, и начинает выбирать инструмент. Берет пассатижи и начинает рассматривать. У пассатижей рукоятки из веселенького розового пластика, совершенно неуместного в ситуации. Но Коул дальтоник, ему без разницы.

Еще у Коула астигматизм, поэтому он не видит того, что вижу я - как вздрагивают и шевелятся теми в дальних углах склада.

Коул откладывает пассатижи и берет секатор.

Я не много могу сделать, чтобы ему помешать. Я лихорадочно пытаюсь придумать что-то, к чему он прислушается.

Пятна! Пятна будут на полу!

Я стараюсь думать это как можно громче, изо всех сил стараясь вложить эту мысль Коулу в голову.

Коул замирает.

- Пятна будут, - говорит он. - Как я мог забыть!

Он лезет в саквояж за газетой. Газета громко шуршит.

Человек, привязанный к стулу, расширенными от ужаса глазами смотрит на Коула, который ползает вокруг него по полу, раскладывая листы, и на собственное лицо, напечатанное на первой странице.

Коул распрямляется, оборачивается к верстаку - и в лицо ему летит кулак.

Джок, мать твою! Наконец-то!

Коул уворачивается. Коула захлестывает ярость. Джок пытается его достать. Взблескивают белки и зубы. Я висну на Коуле, но в равной степени мешаю обоим. У Джока есть приказ беречь меня.

Обо мне не думай, идиот! - пытаюсь крикнуть я. Кажется, удается - примерно тогда, когда Коул отрывает трубу от стены и все происходящее заволакивается клубами пара.

Кажется, Джок слышит. Или нет.

В конце концов, он ухитряется схватить Коула за горло. Коул обмякает. Гаснущим сознанием я успеваю заметить, как Джок срывает с его запястья четки, и оно перестает принадлежать Коулу и опять становится моим.

- Коул? Артур? Рэй? Кржиштоф?

Это не меня.

Это я знаю хорошо. Это я знаю лучше всего.

Пока кто-то обращается в мою сторону по имени - это не меня.

- Сто семнадцатый?

Это тоже не меня. Но это означает, что я на базе. И что начать сотрудничать в моих интересах.

Я выталкиваю наверх Томми. Томми садится и трет глаза тыльной стороной ладони.

- Ааа, - говорит пухлощекий доктор в белом халате. - Привет, Томми.

- Здравствуйте, доктор, - тонким голосом говорит Томми. - А как вы меня узнали?

Доктор машет лапкой:

- Да я вас всех уже знаю! Ну, как мы себя чувствуем?

У работы в конторе своя специфика. Например, ненулевой шанс получить тяжкие телесные. Причем с вероятностью в пятьдесят процентов - от своих.