Мои дикие и жестокие Альфы

Глава 1. Пятьдесят золотых

— Пятьдесят золотых, и торгов не будет. Я выбираю эту девку.

На обшарпанный стол в глубоких черных трещинах падает увесистый мешочек с монетами.

Они громко позвякивают, а я не могу отвести от огромной ручищи, которая кинула этот самый мешочек с золотыми.

Ладонью можно голову раздавить, а предплечье в обхвате — как мое бедро. Господи…

Мне не дает испуганно сглотнуть кляп из грязной вонючей тряпки и пористой пробки из бочки пивом.

По мнению моего мужа я слишком громко кричала.

— А ну иди сюда, — мужская рука резко разворачивает меня.

Я никак не могу сфокусировать из-за ужаса и слез взгляд. Кто-то большой, высокий и недовольный выдергивает из моего рта кляп, а после стальные пальцы сжимают мое лицо и давят на челюстные мышцы:

— Открой рот, — голос твердый и нетерпящий возражений.

— Она чиста… — слышу своего мужа будто через толстую подушку.

Конечно, чиста, потому что он сразу после “свадьбы” потащил меня на аукцион, чтобы продать как рабыню под предлогом, что я отказываюсь от близости.

Взгляд немного проясняется, и я вижу мрачное волевое лицо с высокими скулами и черными, как два уголька, глазами. Хмурит черные брови, заглядывая в мой рот, а после он грубо и больно дергает меня за волосы к себе.

Наклоняется.

А затем с глубоко и шумно вдыхает воздух у моего виска.

Рот у меня так и открыт.

Глаза широко распахнуты.

Я слышу низкую вибрацию рыка, который отзывается в моей груди холодным и черным ужасом.

Я взвизгиваю под вспышкой паники и бросаюсь прочь от черноволосого великана с большими мускулистыми руками, совершенно позабыв, что одна из моих ног привязана крепкой веревкой к стальном кольцу, что приколочен к дощатому полу у стола.

Веревка натягивается, и я падаю.

Больно падаю. Кожа на ладонях стирается до кровавых полос. Юбка моего скромного якобы подвенечного платься задирается до середины бедра.

— Папа! — кричу я, захлебываясь слезами. — Отмени сделку! Папа! Как ты так мог?!

Папа в соседнем зале аукционного дома ждет своей доли, которая покроет его долги и спасет наш дом.

Он пошел на эту отвратительную схему, чтобы спасти дом, в котором я выросла.

— Папа!

Скрипит доска, и я в страхе оглядываюсь.

Боже мой, какой он здоровый.

Под белой льняной рубашкой с закатанными рукавами и расстегнутыми первыми тремя пуговицами угадываются четкие очертания пугающего мышечного рельефа: широкая мощная грудь и мускулистые плечи, на которые небрежным каскадом ниспадают густые черные волосы.

— Зря вы вытащили кляп, господин…

— Заткнись, — великан недовольно прищелкивает языком о передние зубы.

Приказ был адресован не моему “мужу”, а мне, и от него у меня болью схватывает глотку, которая будто деревенеет.

Открываю рот, чтобы глотнуть воздуха и прижимаю ладонь к шее.

Сердито притопывает носком правого высокого сапога. Прищурившись, наблюдает, как я царапаю шею.

Я задыхаюсь.

— Прекрати, — наклоняется ко мне, и его голос обжигает мой мозг новым приказом, — вдох и выдох.

С присвистом под пристальным взглядом черных глаз я делаю вдох, что обжигает легкие, и падаю без сил на дощатый пол на выдохе.

Нельзя просто так продать женщину в рабство, но можно продать плохую жену. Это разрешено.

За это никто не осудит, ведь от хороших жен не отказываются.

Вою в дощатый пол, прикрыв голову ладонями. Я была свободной девушкой с большими мечтами, а теперь — рабыня, которую продали за пятьдесят золотых.

Замраю, когда чувствую, что веревка на ноге натягивается.

Медленно оборачиваюсь через плечо.

Мой новый хозяин ловким движением ее перерезает коротким ножим, чье лезвие вспыхивает оранжевым огоньком под тусклым светом свечей.

Может, он из тех, кто спасает несчастных девушек и отпускает на волю.

Переводит на меня черный и пронизывающий взгляд, будто прочитал мои мысли, и мое сердце будто останавливается.

Нет, он не из таких.

В его глазах я вижу что-то жестокое, голодное и звериное. У меня кишки завязываются в узел и будто леденеют, когда он перехватывает мою лодыжку сухими пальцами.

Не спуская с меня взгляда, рывком дергает к себе.

Юбка задирается выше мои белых панталончиков.

Пытаюсь их прикрыть, но в следующую секунду меня поднимают, крепко и до боли сжав мое предплечье:

— Шевелись, сучка, я тут и так задержался.

Тащит меня за собой к выходу из среднего зала аукционного дома. Я спотыкаюсь, щеки разъедают слезы и голосовые связки вздрагивают болью при каждом моем выдохе.

Я не хочу.

Лучше бы умерла.

Я знаю зачем мужчины покупают женщин за золото.

— Для того, чтобы они стирали им портки, — сильные руки выталкивают меня на улицу в дождливую ночь, и я чуть не падаю в грязь, но мне не дают этого сделать. Вновь хватает меня за плечо и дергает на себя. Ухо обжигает горячий выдох. — И чтобы мыли полы. Если я тебя и оттрахаю, то между стиркой и уборкой. А теперь пошла.