Мой дракон

Мой дракон

В тот день, когда все случилось, мама долго не хотела отпускать его гулять. Спорить с мамой было опасно. Мало ли что. Но ведь на улице была весна! Снег уже не хрустел под ногами, тепло радостно дышало из небесной голубизны и липкие сероватые комья на валенках быстро превращались в воду. В последние дни галоши почти не помогали, и он возвращался домой с промокшими ногами. Потом валенки долго сушились около плиты и он вынужден был сидеть дома, уставившись в маленький серый экран телевизора. Но что это значило для мальчика?! Ничего особенного, ничего из того, что могло бы остановить, задержать даже на секунду. Солнце радостно встречало его сразу же за порогом покосившегося деревянного барака. А дальше его любимая тропинка, за ночь совсем чуть-чуть прихваченная последним запоздавшим морозцем, но сейчас уже мягкая и уступчивая, вела в сторону от калитки.

За углом покосившегося, но еще крепкого здания, сложенного из серых булыганов и деревянных щитов можно было залезть на груду каменных глыб. Приложив руку ко лбу, долго, пока не заболят глаза, он мог смотреть на черно-белых гигантов, возвышающихся, казалось, совсем близко, может быть в нескольких часах пути. Скоро исчезнет белизна на склонах большинства из этих острых лезвий, безжалостно ранящих солнце, касающееся их летними вечерами, но черный цвет останется. Мама рассказывала, что когда самый острый пик Нож охотника вонзается в сердце Носительницы жизни, солнце падает в ледяную пустыню и наступает зима. Но сейчас весна и светило обходит черные скалы стороной.

Глупо считать, что сегодня что-то может измениться, что движение сверкающего диска изменит свой путь, тепло не исчезнет, все будет хорошо. Но он старательно ждет, время от времени посматривая на солнце через обломок бутылочного стекла. Убедившись, что все случилось так как надо, он спрыгивает прямо в сугроб, который еще вчера был выше его плеч, а сегодня едва-едва доходит до пояса. Глаза слезятся от яркого света, но он бежит дальше, перепрыгивая через лужи, в которых изумительные тонкие льдинки плавают, доживая свой зимний век. Недолго уже им осталось, может быть этой ночью мороза уже не будет вовсе! Но главное, самое интересное место ждет его впереди.

Там... Там, где в прошлом году гарнизонные вездеходы ворчали, кружась и сгребая в кучу белую глину, теперь из-под снежных сугробов вытекал настоящий ручеек. Он, искрясь и играя на солнце, журчал куда сильнее чем вчера. Еще немного и он станет похож на маленькую речку. И для того, чтобы можно было спуститься ниже к поселку, для того,чтобы потом по тропинке пойти сначала к автомобильной мастерской, потом пройти мимо обрыва, за которым внизу локомотивы тащили огромные составы с углем, а из труб комбината вырывались клубы пара, нужно будет перекинуть не одну бетонную балку, а две или даже три.

В поселке была двухэтажная школа, в которую он пойдет осенью, но это будет еще не скоро. Сначала весна полностью вступит в свои права и вокруг все утонет в растаявшем снеге, в потоках воды, стекающих вниз с сопок в речку без названия. Потом придет лето и камни покроются живыми зелеными пятнами, на этих камнях можно будет лежать и чувствовать, как внутри уснувшей глыбы поет сила ушедшей зимы. Можно будет тайком лазить на ближайшую сопку и объедаться безумно вкусной морошкой и брусникой, можно будет даже нарвать необычных цветов, хотя мама наотрез запрещает уходить так далеко. Но она любит цветы, особенно те, что растут у болотистых маленьких озер, там где бывать ему нельзя. Впрочем все что нельзя, это почти всегда можно. Только так, чтобы никто не заметил.

Ну а потом зима вернется, напомнив о себе первыми салютами снежной крупы. А вместе с ней придет тьма. Но сейчас весна и темнота надолго потеряла свою силу, так что можно впитывать в себя каждый новый солнечный лучик. Можно даже тайком развязать шапку-ушанку и подняв над головой закричать: «Ура!»

Вчера он спускал вниз по ручью щепки, старательно обрезанные по краям ножом дяди Сергея. Нож был острый, наверняка военный, не из тех, которыми мама чистит на кухне рыбу. Настоящий ножик с наборной ручкой из пластика. Лезвие неплохо резало остатки заборной доски, но для настоящего корабля нужно было досочку куда больше. И еще неплохо было бы сделать парус. Тогда кораблик мог бы доплыть туда, где речка-безназвайка впадала в море.

В прошлом году, когда мама взяла его с собой в Универмаг за новой одеждой, он увидел море в первый раз. Пусть это и продолжалось только несколько минут. Кажется, каждая из минут длилась больше, чем вся его жизнь. Стальная живая масса жила своей жизнью, то отступая, то вновь возвращаясь в движении белоснежных барашков. Волны шептали ему об ожидании и грозили пальцами, готовыми рассыпаться через мгновение запахом соли и еще чего-то недостижимого, и близкого. В такт ударам сердца. Сердца, которое он услышал первый раз в жизни. Жаль, что они редко бывают где-то кроме поселка. Можно было бы отправиться куда-нибудь на одном из кораблей грустящих у причала. Туда, где тепло и где происходят все эти чудеса из маминых книг. Но мама говорит, что так надо. И внимательно смотрит при этом на дядю Сережу.

— Привет!

Она точно была не отсюда, ведь здесь он знал всех. Девочка выглядела старше него. Чуть-чуть. И вполне могла быть снегурочкой. Хотя совсем не собиралась таять. Скорее наоборот, рядом с ней, наверняка могло растаять все вокруг, до самого горизонта. Растаять и расцвести.

От удивления он даже раскрыл рот. А она стояла вся в белом: в белых сапожках и шубке, и крутила в руках белую шапочку со смешными помпончиками. Совсем не по девчоночьи коротко подстриженные волосы заставляли его ощутить впервые в жизни странное притяжение.

— Привет! Можно потрогать?

Девочка поджала губы и вздохнула.

— Да. Почему нет?

Он осторожно поднялся на цыпочки и прикоснулся к прядям. Словно из ниоткуда поднялся ветерок в бесплодной попытке сорвать и унести вдаль рыжие языки пламени. Просто тепло. Не огонь. И вообще, почему ему в голову пришла такая странная мысль? Волосы из огня.