Море Облаков

Пролог

Пролог

            Тогда, в сороковом, мне было всего двенадцать, но все события, случившиеся в то удивительное лето живы в моей памяти и сейчас, когда я пишу о них. Еще с пяти лет один из месяцев лета, обычно июнь или июль, мы с родителями стали проводить в деревне у бабушки с дедушкой. В их небольшом саду из пяти яблонь и одной груши я поедал эти самые яблоки, порой, маленькие, кислые и зеленые, после чего раза два по нескольку дней валялся с температурой и больным животом. Хуже, чем болеть с температурой в летнюю жару, может быть только заболеть точно также от мороженного, а не от яблок. Мне кажется, я думал тогда что-то в этом роде.

            Кроме меня в деревню к своим родственникам обычно приезжали еще два близнеца: Марк и Матвей. С ними мы играли в прятки, войну, машинки, дрались и мирились, ходили на речку и много еще всего разного и детского. Особенно нам нравилось ходить за речку к железной дороге и класть на рельсы камешки, стекляшки, монетки и всякую другую мелочь, потом прятаться по кустам, а после проезда поезда собирать те лепешки и порошок, в которые все это превращалось. Но в тот год они не приехали – у их родителей что-то не получилось с отпуском, и вместо деревни они улетели в Испанию.

            Мои родители вместе с родителями моей мамы занимались всякой ерундой вроде послеобеденного сна, к которому пытались склонить и меня, но я был тверд и никогда не спал днем. Еще они окапывали яблони, загорали на старой алюминиевой раскладушке, стоявшей посреди двора недалеко от железного трубчатого скелета, специально сделанного для синего винограда, по вечерам поливали огурцы и помидоры, после чего сидели на лавочке с другими соседями и играли в карты дотемна. Несколько раз после дождей безуспешно собирали грибы в ближайшем лесу. По выходным обычно мыли полы, с некоторым даже остервенением набивали в половики уличную свежесть и готовили на обед что-нибудь необычное и оттого не всегда получавшееся.

            На другом конце деревни были еще дети, но все они были маленькие, и если я все-таки к ним приходил, то таскались за мной, как за мессией, так что скоро я перестал к ним ходить. В общем, большую часть времени я был предоставлен самому себе, и это даже было неплохо. Уже тогда я любил бывать в одиночестве, играть или что-нибудь мастерить из своего Lego, а потом снова играть в то, что получалось: корабли, подводные станции, длинные машины с прицепом и так далее, и так далее.

            Мы жили в самом конце Цветочной улицы, одной из немногочисленных улиц нашей маленькой деревушки. За последним домом она заканчивалась небольшим заросшим пустырем, плавно переходившим в какое-то засеянное поле. Люди в основном оставались тут старые, некоторые дома вообще были заброшены. В доме справа от нас жил одинокий фермер лет шестидесяти – Петр Данилыч. Позади его большого, двухэтажного и с террасой дома было несколько огромных гаражей с тракторами, комбайнами и грузовиками. Большая часть трудоспособного населения нашей деревни работала в его хозяйстве. Его дом и был последним.

            Слева от нас был покосившийся и утопший в земле и траве маленький домик с проломанной упавшим деревом крышей, пустыми темными окнами и запахом прелой старости. Деревянный заборчик, окаймлявший палисадник этого дома давно упал и почти уже сгнил, но перед забором осталась монолитно сделанная широкая лавочка, на которой и собирались по вечерам все местные, иногда вынося еще и стол для карт.

Напротив нас, чуть левее, в двухэтажном из красного кирпича доме жила супружеская, по-видимому, пара: мужчина и женщина с совсем маленьким, чуть не годовалым ребенком. Они жили тут все время, никуда не уезжая, и были какие-то загадочные. Они не ходили на работу, целые дни занимались какими-то своими делами по дому или огороду, и жили при этом очень обеспеченно, а иногда по вечерам, обычно в выходные, они уезжали на машине в город и возвращались порой под утро. Маленького своего ребенка во время этих поездок они оставляли своей соседке справа, одинокой и немного нервной, но аккуратной и трепещущей над малышом женщине, жившей вдвоем с сыном, после того как от нее ушел муж. После этого, как говорят, ее нервозность усилилась, впрочем, как и аккуратность.

А слева от загадочной пары, как раз напротив Петра Данилыча, жил со своей никогда не выходившей из дома по причине больных ног и очень радетельной старушкой старый друг Петра Данилыча Иван Макарыч – странноватый и в то же время довольно оригинальный и добрый старичок. Старички вообще, как я замечаю сейчас, да и тогда, мне кажется, у меня уже было подобное ощущение, что старички – они максималисты. Они или очень добрые и сердечные, или очень злые и какие-то в своем недовольстве туповатые. Редко можно встретить пожилого человека, который был бы ни так и ни сяк, как это в сравнении часто бывает с людьми средних лет, которых не поймешь собственно какие они, и которые по большей части сосредоточены на себе, а до вас им и нет никакого дела.

Но я отвлекаюсь, а меж тем началось все часов в одиннадцать или даже двенадцать, в день, когда большинство будильников во всем мире важно хранит молчание – в субботу, самым обычным субботним утром, каким часто начинаются самые необычные субботы… впрочем, как и самые обычные тоже. В этом их беда – никогда не знаешь, чего ожидать.