Морозец

Морозец

Глава I

— Извините, опоздал.

В квартиру ввалился исполинский мужчина в усыпанной снегом иссиня-черной шубе и того же цвета меховой шапке. Он топнул ногой, отряхая обувь, но вместе с ней отряхнул всего себя — и на дешевый линолеум, как с горы, сошла снежная лавина.

В темноватую прихожую свет проникал только из гостиной, где вместо люстры висела на проводе тусклая одинокая лампочка; под ней, в облезшем кресле, сидел, укрывшись одеялом, беловолосый юноша.

Он поморщился и натянул одеяло на подбородок.

— Всегда опаздываешь.

— Черта характера. Что я могу поделать? — дежурно ответил великан, вешая шубу на крючок, который протяжно скрипнул под внушительным весом. Здоровяк пошел было в гостиную, но вдруг ухмыльнулся, хлопнул себя по лбу, просеменил обратно к крючку и повесил на него шапку.

Крючок с хрустом вылетел из стены, шуба и шапка ухнули на пол. Великан грязно побранился и кулачищем вмазал по стене, потом нагнулся и начал копаться в шубе — искал петельку.

— Черт тебя возьми, да брось! — не выдержал юноша, вскочил с кресла и нервно зашагал по комнате. Он был худ, светлая рубашка свободного кроя и серые хлопчатобумажные штаны висели на нем, будто на кукле. Но движения были упругими и властными – так ведёт себя наследник богатой семьи. Белесая бородка едва пробивалась на скуластом лице.

Здоровяк ногой запнул шубу в угол, прошёл в гостиную и протянул юноше руку. Ладонь парня на мгновение утонула в огромной, покрытой жесткими черными волосами ручище великана. 

— Чаю налить?

Здоровяк кивнул. Он поправил свой видавший виды костюм — старомодный пиджак и брюки. Желтая рубашка сливалась с желтым лицом: шеи почти не было. Темные круги под глазами переходили в жирные дряблые щеки, будто грозовые тучи нависали над песчаными дюнами.

Юноша принес чашку с дымящимся чаем. Великан принял её обеими руками, подул и начал жадно пить, будто вовсе не боясь обжечь руки или обварить язык.

Присев на край кресла, парень поежился. В его руках блеснули маленькие серебряные четки, которые он пересчитывал с высоким мелодичным звуком. Казалось, где-то в комнате, может даже на одном из шкафов, свила себе гнездо птичка, и теперь малыш-птенчик поёт своим юным голоском: “птинь-птинь-птинь”.

Юноша подождал, пока здоровяк допьет чай, а потом сухо спросил:

— Холодает?

— Аж зубы стучат! Я мимо катка проходил, никого нет, даже детей — настолько холодно! — отчитался здоровяк, растянувшись в улыбке.

Юноша кивнул и повернулся к большому, во всю стену, от пола до потолка, окну. Квартирка была бедной, и это красивое богатое окно казалось чем-то инородным — будто карета Золушки ровно в полночь стала тыквой, а одно сверкающее золотое колесо осталось.

Окно выходило на обветшалую пятиэтажку, на занесенную снегом неширокую дорогу. Улицу захватила тяжелая и совсем не городская метель, натужно воющая и хрипящая. Она расшвыривала неподъемные массы снега, настолько густого, что только хорошо вглядевшись можно было угадать вдалеке, за ночной тьмой, силуэт Останкинской башни.

— Мы же всё обдумали? — юноша безотрывно глядел в белую мглу за окном.

Великан поджал губы, задумался. Снаружи свистела метель. На кухне подкапывал кран.

— А какой у нас выбор? Сами знаете: загноилось — режь. Даже для меня это… — здоровяк рубанул ребром ладони по шее, — край.

— Да? Я думал, тебе такое нравится.

Здоровяк звучно вздохнул.

— Они танками давят детей. Нелюди. Сами напросились. Затягивать нельзя. Я и в прошлый раз говорил…

Юноша оборвал:

— Что ты напоминаешь каждый раз? – он снова выбрался из кресла и прошелся вдоль окна. Потом проговорил, будто отплевываясь, – Судоходы… Он клялся, помнишь? Клялся!

— И? — с ехидцей спросил здоровяк, снова оскалив зубы.

Парень хотел что-то ответить, искал слова, а потом махнул рукой и подошел к окну. Прислонив ладони к холодному стеклу, он завороженно глядел на снежинки.

Тем временем здоровяк огляделся, хмыкнул, засунул пустую чашку из-под чая в карман брюк, и сразу, одним движением, достал оттуда же портсигар. Закурил: могучие легкие выдували столько белого жирного дыма, что казалось, будто начался пожар. Светящийся уголек настырно полз к фильтру.

— Всё когда-нибудь закончится, — сказал великан, и, будто соглашаясь с ним, потухла сигарета.

— Всё когда-нибудь закончится, — повторил, как заклятие, юноша.

Внизу, на улице, по узкому тротуару шёл сгорбленный старик. Вдруг ветер сорвал у него с головы шапку и потащил по улице, будто мальчик, который фантиком дразнит котенка. Дед сначала бросился вдогонку, но подскользнулся, больно упал, поднялся и плюнул вслед шапке — уж больно резво она катилась по улице. Он был лыс, как яйцо. Закрыв голову ладонями, старик заковылял дальше, пытаясь совладать с драчливым ветром, который то и дело ставил подножки, бросал в лицо ледяной колючий снег, выл в уши.

— Я, кстати, полностью поддерживаю ваш выбор. Эффективно, пусть и не быстро, — заискивающим голосом сказал здоровяк.

— Ты о чем?

Великан молчал, выбирая нужное слово, губы его беззвучно двигались. Вдруг, улыбнувшись удачной находке, он ответил:

— О морозце.

Юноша стиснул зубы. Отняв руки от стекла, он подметил, что кожа на ладонях немного примерзла. Взглянул на великана:

— Морозец. Да, точно. Уж теперь-то наверняка, — парень говорил осторожно и тихо, словно каждое слово отдавалось болью – так боится говорить человек с саднящим горлом.