Мост через озеро

Мост через озеро

Ты много переносил и имеешь терпение, 
и для имени Моего трудился и не изнемогал. 
Но имею против тебя то, что ты 
оставил первую любовь твою.

Я хотел дозвониться до родителей, чтобы сказать им, где я. Но я не смог этого сделать, потому что все телефоны были оборваны. Может быть там, на линии, просто устали держать связь и махнули на всё рукой. А может из-за проливного дождя, что продолжается уже шестые сутки без перерыва.
Невозможно было сказать, где заканчивается небо и где начинается дождь. Он лил стеной серого цвета, сквозь которую едва-едва прорывался свет. Я стоял в кафе на углу улицы, глядя на этот дождь сквозь большие окна. В наушниках плеера продолжал шептать голос, но я снял их. Плеер заряжался от солнца, а сейчас оно было скрыто за тучами. Я вообще уже забыл за эти дни, как оно выглядит и какого цвета. Вроде жёлтого? Работать плееру оставалось всего ничего. Может быть, эта песня была последняя. Или следующая за ней.
Людей не было. Некоторые просто ушли. Однажды вышли из дома с сумками и исчезли в пелене дождя. Кто-то просто решил не просыпаться. Кто-то напился в стельку и вышел из окна какого-нибудь дома повыше. Животные были умнее. Они ушли чуть раньше, ещё до дождя. Никто их не видел больше. На севере говорят, что они ушли на юг. На юге, что на север. 
Последний человек, которого я видел, был одинокий фокусник на центральной улице. Он стоял посреди тротуара в смешном котелке и лицом, размалеванном белой краской, словно у грустного Пьеро. Под дождём она размывалась и стекала ему на воротник. Черная тушь под глазами потекла на белоснежные щеки и, казалось, будто он плачет. Когда я подошел к нему, он вытянул две руки и показал, что в них ничего не было. Потом хлопнул в ладоши, и в руках у него оказалось зеленое яблоко. Он отдал его мне и сказал, что это его последний фокус. Я не стал оглядываться, когда ушёл. Быть может, он накинул веревку прямо на дерево, под которым стоял, может, придумал что-то ещё.
Что меня держит? Почему я ещё здесь, а их никого нет? Я никак не могу разобраться в себе. Я брожу просто так под дождём уже много дней и не знаю, что делать дальше. 
Зачем я здесь?
Ветка дерева царапнула стекло в окне рядом со мной, и я очнулся от размышлений. В холодильнике на кухне кафе я нашел холодную, но вкусную котлету, которой закусил без лишних сантиментов. Вряд ли кому-то она еще понадобится. Я открыл дверь и внутрь сразу же задул ветер, а в лицо мне брызнули капли дождя. 
Дождь еще немного усилился. В мой зонт словно били миллионы маленьких иголок. Зонт крепкий, я купил его в магазине для туризма, судя по ценнику, он выдержит и не такие бураны.
Мир так холоден. Я не замечал этого. Раньше, видимо, его обогревали люди своей энергией. Не важно какой, отрицательной или положительной – мир впитывает всё. Накапливает энергию в себе, чтобы однажды выплеснуть наружу и доказать, что он сильнее нас.
У меня в плеере диктофон. Когда-то мы с Эллой часто дурачились, записывая на него всё подряд, в том числе и самих себя. В основном там записана всякая белиберда вперемешку со смехом, воплями и криками, но иногда проскальзывают вполне серьезные записи. Например, помню, мы лежим с ней на лужайке в соседнем от моего дома дворе. Её голова – на моих коленях, а я положил под голову пакет из супермаркета. Помню, тогда мы пили виноградный сок из пол-литровых коробок, а небо над нами было ослепительно голубого цвета. Это было двенадцатое июня. Где-то вдалеке слышался рёв толпы на площади – люди отмечали большой праздник.

-Ты веришь, что мы для чего-то живём? – слышу я её голос в наушниках диктофона.
-Конечно.
-И для чего живёт вон тот дядька мороженщик? – Элла показывает на человека возле холодильника под ярко-желтым зонтиком. 
-Наверное, для того, чтобы продавать мороженое.
Она смеется.
-Да, это дело всей его жизни. А вон те воробьи на ветках?
Я задумываюсь.
-А они просто скачут по деревьям и радуются солнцу. 
-Всегда им завидовала, - вздыхает Элла.
-Почему?
-Они могут радоваться таким простым вещам – солнцу, теплому дню, небу над головой, хлебной крошке. А я не пойму, чего мне надо для счастья…
-Любви? – усмехаюсь я.
-Не надо вот о любви говорить с такой усмешкой, - возмущается Элла. – Если кое-кто в неё не верит, это не значит, что её нет.
-Разве есть люди, которые в неё не верят? – спросил я тогда. – По-моему есть те, кто её еще не испытали. 
-Наверное, я уже люблю, - шепчет Элла. – А ты?

Теперь-то я знаю ответ на этот вопрос. Только рассказать об этом я могу лишь пелене дождя вокруг. 
-ЭЭЙ! – закричал я. – ЭЭЭЙ! 
Мой голос тонул в шуме ливня. Одному ни за что не справиться с ним. Может быть, кто-то сейчас рядом со мной вот также кричит в пустоту, надеясь, что его услышат. Потом бессильно опускает руки и заключает перемирие со своим бедственным положением.
Я не могу вот так просто выбросить белый флаг. Я должен идти.

Гром бил в колокола прямо надо мной. С зонта лились водопады. В плеере слышался перелив гитарных струн.  Я стою на центральной улице города. Раньше по ней ходили толпы пестрого народа. Бегали дети, шли их мамы с мобильными телефонами и бутылками пива, в солнцезащитных очках их отцов отражались часы на старинной башне. Она стояла здесь и тогда, когда эта улица называлась совсем по-другому. Она помнит миллионы людей, проходивших здесь, не оставивших в жизни ни следа, канувших в лету сразу после смерти. Помнит тех, кто рисовал граффити на её кирпичах, кто потом замазывал их штукатуркой.
Одним концом улица упиралась прямо в торговый центр города. Безмолвные высокие здания из стекла и бетона стали ещё молчаливей в этой серой пелене дождя.  Другой, откуда улица начиналась, выходил на набережную огромного Синего озера. Вода в нём не была особенно синей, и сейчас никто уже не помнил, была ли она вообще когда-нибудь такой. Но название есть, и никто не станет его менять.
Плач я услышал, когда проходил мимо кафе «Рояль», которое находилось на первом этаже старой пятиэтажки. В окнах кафе отражались тучи, а по стеклу бежали капли дождя. За окном кто-то был. Я подошёл ближе, всматриваясь вглубь, и внезапно понял. То, что я увидел, было не внутри кафе «Рояль». Оно вообще в этом мире не существовало – я видел это в отражении на грязном стекле, словно в телевизоре. Маленькая девочка с белыми бантами на светлых волосах стояла посреди улицы и всхлипывала. Я несколько раз оглядывался через плечо, ожидая увидеть её на улице, но её не было.
Девочка в отражении посмотрела налево, словно заметив кого-то. Я услышал невдалеке шаги, словно по улице шло несколько человек. Вот они показались. Я отпрянул от стекла. Трое были одеты в белоснежные балахоны. Лица были закрыты капюшонами, а на голове длинный белый колпак. Они окружили девочку и стали что-то ей говорить. Плач усилился. Я коснулся руками стекла, понимая, что никак не могу повлиять на них. Люди грозили руками и громко кричали на неё. Затем я услышал топот и увидел коня, на котором сидел точно такой же человек, весь в белом. Конь, нервно бьющий копытом по асфальту, тоже был накрыт белым балахоном. 
Девочка тихо заскулила и замолчала. Один из людей поднял её на руки и передал всаднику. Тот взял её на руки. Девочка отчаянно забилась, вырываясь. Всадник крепко держал её, не давая шевелиться.
Я бессильно ударил в стекло ладонями. Зонт выпал из моих рук и упал на грязную плитку тротуара. С моей стороны на улице лил дождь, слышались крики девочки, но никого не было. Я не мог остановить их. Тогда всадник пришпорил коня, и он резво направился прочь. 
-Стойте! – заорал я. – Куда вы?
Люди даже не обернулись на мой крик. Или не захотели сделать этого. Почему-то у меня сложилось впечатление, что они меня слышат. 
Белый всадник умчался с девочкой, истошно визжащей у него на руках. 
Я схватил с тротуара камень и со всей силы метнул в окно кафе «Рояль». Оно разбилось, и осколки обрушились на асфальт.
Цук-цук-цук… - с моей стороны послышался конский топот. Я обернулся, ожидая увидеть всадника в белом. Но никого не было. 
Я вышел на середину улицы и глянул во все стороны – пусто. Внезапно ветер пронёсся рядом со мной, и я будто бы почувствовал тяжелое горячее дыхание коня. Он был здесь и в тоже время его не существовало. Мне даже показалось, что я услышал далёкие всхлипы ребёнка. Но потом всё заглушил шум ливня.
Я присел на бордюр. Одной рукой я держал зонт, а другой надел наушники. Песня закончилась и опять включилась наша с Эллой запись.