Можешь на меня положиться

Глава 1. Что я знаю о служебных романах.

Служебный роман… Все же смотрели в Новый год фильм про Новосельцева и сухую (мокрую) директрису?

В своей жизни я видела такой роман лишь раз. И если в фильме герои взаимно друг в друга влюбились, то в жизни ситуация была намного печальнее.

Но сейчас не об этом.

В детстве, помимо фильма, служебный роман можно было увидеть в школе. Моя мама учитель, в силу чего папа часто ревновал её к каким-нибудь её коллегам. Сначала это был молодой и красивый директор школы, отдаленно напоминавший мне Киану Ривза в фильме «Матрица». Ревность была безосновательна: у Киану Ривза были жена и ребенок, а у мамы - мы (тут, конечно, нечем гордиться, но все же), учебники по русскому языку и литературе и, пожалуй, романы эротического содержания (до сих пор помню, как мой брат в период пубертата утащил роман «Ночная красавица» к себе в комнату для легкого чтения). Однако масла в огонь добавило их совместное фото с мамой и всем выпускным одиннадцатым классом, которое я случайно вытащила у мамы из сумки, когда она пришла с работы, потому как искала там халву. Халвы не было, вместо этого мне пришлось стать очевидцем семейного скандала, инициатором которого оказалась отчасти маленькая я.

Второй субъект папиной ревности – и вовсе оказался дедом-математиком. У него были седые волосы и пятая точка, по упругости напоминавшая, скорее, чернослив (проверено исключительно визуальным путем). Он напоминал мне Северуса Снейпа из фильмов о Гарри Поттере, потому что постоянно поглядывал в мою сторону с очень подозрительным видом, как будто знал мое истинное предназначение в этой жизни лучше меня. Черты лица у него также были снейповские. Но и эта ревность была безосновательна, хотя я долгое время считала, что именно этот человек безответно влюблен в мою мать (- После стольких лет? - Всегда). Да и на его уроках я чувствовала себя особенной, не хватало только шрама на лбу в виде молнии, хотя, признаться честно, у меня был желтый фингал под правым глазом (девочка ударила меня кулаком в глаз за то, что я сказала, что у нее колхозные носки). Тем не менее, несмотря на то, что я чистый гуманитарий, оценки по его предмету у меня были всегда высокие.

Среди других учителей тоже никаких служебных шур-мур замечено не было. Поразительно, но многие учителя в школе уже были женаты на учительницах. Таких людей у нас дома называли «кланами» - «клан Васильковых», «клан Петровских», «клан Игоревых» (почти как в Игре Престолов, но только вот в борьбу кланы вступали не за престол, а за распределение премии). И по традиции возглавляли такие семейные кланы новая директриса и её муж физрук, от которого исходили давно уже не нотки страсти в сторону жены, а нотки похмелья после получения хорошей премии.

В университете также ничего подозрительного замечено не было.

Во время преддипломной практики, когда я попала в следственный комитет, что-то в области легкого флирта на работе начало проясняться.

- Александра, Александра, а ведь с каждым днем твоя юбка становится все короче, - сказал мне один сорокалетний следователь, расследовавший дела об изнасилованиях, - Я-то думаю, что-то Васильевич ручки так часто под стол роняет.

Васильевич заметно покраснел и начал отшучиваться.

Затем второй следователь – напарник Васильевича по кабинету – Гайдаенко сказал:

«Так, Александра, поедешь сегодня за результатами экспертизы с водителем. Сейчас он подойдет».

И когда в кабинет снизошел «водила», Гайдаенко иронично выронил:

«Вот Вам девчонка в бежевых колготках, как заказывали, отвезете её в экспертное учреждение на Маркса и высадите ближе ко входу в здание».

Пошлые шутки сквозили часто в их речи относительно меня.

«А куда ты так рано уходишь?» - однажды спросил Васильевич, видя, что до конца рабочего дня осталось часа три, а я уже намылилась с фиолетовой папкой к двери на выход.

« Нужно в банк запрос отвезти. То есть я ухожу с концами»

«С концами – это хорошо. Я рад за тебя» - прохихикал Васильевич, лукаво посмотрев на товарища по кабинету.

Тем не менее, к своим коллегам женщинам они относились не так «дружественно».

Девушек, что вернулись к труду после декрета, они считали глупыми и отставшими, ну а тех, что трудились вместе с ними, «оскотиневшими». Хотя по девушкам ничего сказать не могу. Видела только одну, которая постоянно была в неких раздумьях. У нее можно было спрашивать о чем угодно, даже о номере ее банковской карты, потому что в тот момент она была как будто «не с нами» и как будто не в кабинете (наверное, мысленно она была на повышении, куда кстати и отправилась немного позже).

Однако у меня все же была некая влюбленность в двадцатишестилетнего следователя Гайдаенко. Скажем так, он был в моем вкусе, однако выглядел уже далеко не на 26 лет: две мощные залысины спереди, а также озеро в лесу, морщинки под глазами и постоянно заспанное лицо. Но все это несовершенство его образа заметно меркло на фоне его красивых и добрых серо-зеленых глаз, пухлых губ, приятного голоса, пухлых щечек при улыбке. Он не был каким-то супер-следователем, напротив, скорее, - пофигистом. И несмотря на некий бардак на его половине стола, он все же не любил, когда его бардак нарушался чьим-то другим несвойственным ему бардаком.

Когда я проходила практику в следственном комитете и попала к этим мужчинам, я тоже немного расцветала. Мне хотелось быть красивой, иногда глупой. Я поддерживала все их шутки, даже если это были далеко не шутки, или шутили надо мной. Но мне не хватало какого-то экшна. Я все-таки полагала, что мы вместе с Гайдаенко накроем какую-нибудь японскую преступную мафиозную группу, перевозящую наркотики через границу, что будем внедряться в эту группировку, чтобы отследить ее главаря, а в конце практики мне обязательно вручат какую-нибудь грамоту или оскар: «За заслуги перед Отчизной».