Муза весны

Оживляющая

Задний двор - это стрекот кузнечиков, многолетние заросли, колючки, расползающийся плющ и лужи с дробленным небом. Тут всегда пахнет нечистотами, ветхостью и секретами, о которых никто не должен знать. Надписи на стенах накладываются друг на друга, из-за чего создается впечатление, что они пытаются друг друга перекричать.

Сегодня был дождь, а завтра мы умрем.

Уходим туда, где 13 кипарисов и лунный цветок.

Я знаю, ты опять смотришь на меня. Я знаю, ты опять кричишь. Но я не слышу. Почему я не слышу? Ты слишком громко кричишь. Попробуй шептать.

Говори одними губами - и я в слух обернусь и разберу каждое твоё слово. Говори загадками - и я распутаю их, как клубок. Требуй невозможного - я звёзды с неба соберу для тебя в корзину. Скрывайся - я последую за тобой сквозь тернии и болота. Только не смотри на меня!

Мы встретимся над солнцем и под луной, к востоку от восхода и западу от заката.

Я провожу рукой по серому кирпичу и движусь медленно и плавно. Кусты меня не поцарапали, комары не искусали. Коготь луны освещал мне путь.

И вот, я нашла его. Вот она, родимая. Вот она, Клетка, смотрит на меня чернявыми глазницами окон. Ржавела решетка. Тут не было ни надписей, ни грязи, но веяло безысходностью и опустошением. Всё, всё дышало здесь пустотой: и белый тюль, криво подвешенный на карниз, и тьма палаты, и белоснежный потолок со спящими пыльными лампами, и пол без ковра. Мне пришлось приподняться на носочки, чтобы разглядеть помещение как следует. Стоило мне поднести лицо к холодным прутьям, как на меня пахнуло сыростью и затхлостью.

Желтое пятно на стене, пустая тумбочка, кровать с белым накрахмаленным бельем, старая и скрипущая. Кто-то спал, и его бока плавно вздымались и опускались, а дыхание со свистом вырывалось из носа. Внутри было так же холодно, как и снаружи, даже холоднее. Необъятный страх сковал все мои члены, я словно примерзла к земле и не могла ни пошевелиться, ни вздохнуть. Как будто ледяной водой окатили, всё, что во мне было, выкачали. Как будто весь мир исчез и осталась лишь эта комната.

- А я что говорил?

Голос, едва слышный, похожий на шелест страниц, привел меня в чувство. Круглыми от ужаса глазами я смотрела, как фигура медленно, с трудом встает, сует ноги в тапочки и подходит к окну, с трудом переставляя ноги. Весь худой, с темно-серыми, "мышиного" цвета волосами, взлохмаченными и немытыми, с темными кругами под глазами и мешками, скулами, бледной кожей, лопнувшими сосудами в глазах, потрескавшимися губами, синюшными, как и его ногти. Одежда на него была велика и висела, как мешок. Я мелко задрожала.

- Вот что делает клетка. Никогда нее попадай в неё, - сказал он, прислонившись к прутьям подобно мне.

Я открыла рот и попыталась что-то сказать, но не смогла: звук застрял у меня в горле. Увидев это, он продолжил:

- Да ладно, я и до неё выглядел не лучше. И впрямь общипанный петух.

Наконец до меня дошло, и я нервно рассмеялась.

- Ты похож на привидение! Когда ты в последний раз ел? А пятно на стене - это еда, которую ты бросил об стену? Эй, не надо так делать. Конечно, тут кормят просто ужасно, не считая запеканки, всё-таки это еда! Ну и обстановка тут, просто ужас! Что за условия?! Почему Халаты это никак не регулируют? Это же противоречит их же уставу!

- Думаешь, их волнует какой-то там устав? - горько усмехнулся Ворон, - Это пропащее место и пропащий город. Такой же запущенный, как и сами люди.

- Странно, почему мы не такие...

- Просто ты цветок, растущий из дорожной пыли.

- А ты?

- А я соловей, прославляющий его.

- Но ты же Ворон.

- Что, уже и помечтать нельзя?

- Смешной ты.

- А ты такая... Живая. Настолько живая, что даже я начинаю думать, что еще не разучился радоваться. И я рад, что сумел рассмешить такую, как ты.

Он просунул худую руку сквозь решетку.

- Скажи, это небо настоящее? Мне иногда кажется, что оно картонное. Словно изображение большого телевизора. И если я протяну руку ещё дальше, то наткнусь на твердое.

- Успокойся, всё вокрут настоящее. И ты настоящий. И я тоже настоящая.

- Откуда ты знаешь?

- А вот знаю и всё! По крайней мере, я уж точно настоящая.

- А мне не верится. Не верится, чтобы муза весны и возрождения обратила внимание на грязную нахохлившуюся пташку. И не верится, что это небо настоящее. И эти кусты с красными розами. И эти заросли тусклой травы. И то прохладное дуновение, приносящее запах цветения и пыли - тоже не настоящее!

Он убрал высунутую руку.

- Пусть так. Тогда не жалко сгнить здесь.

Я отвернулась и ушла. Он молча проводил меня взглядом, и этот взгляд впивался мне в спину, похожий на укус пчелы. Я сорвала цветок и подошла обратно к окну, протянув его Ворону.

- На, возьми.

Он недоверчиво принял его, повертев в руках.

- Что ты видишь?

- Розу. Красную розу с шипами. Ай!

- Что ты чувствуешь?

- Я укололся. Мне больно. И... У меня пошла кровь.

- Вот именно. Она уколола тебя. а значит, она настоящая.

- Настоящая...

Он, как завороженный, смотрел на палец, из которого показалось пятно крови размером с булавку. В его глазах затеплилась жизнь. И даже эта палата хотя бы ненадолго перестала быть угнетающей и темной.

- Что это вы тут делаете?

И очарование багряной крови сошло на нет. Клетка вновь сжала свои тиски, а роза упала на пол, мигом забытая.

Но, к счастью, это была Ласка. Ласка нас понимала, насколько это возможно для Халата.

- Что ты здесь делаешь, Элли? Это нестабильный пациент, его нельзя беспокоить.