Музыка

Музыка

Квартирка на окраине столицы. Плотно зашторенные окна третьего этажа, через которые едва пробивается желтоватый свет. Запах недавно сваренного супа. И комнатка. Дай бог памяти, какой она была. Что-то застрявшее в советские времена. Небольшое, но уютное. Мебель бабушки, однозначно. Как мы когда-то шутили. Все деревянное, узорчатое. Марьяна когда-то делала по ним какие-то свои, рабочие наброски.
      Квартира 13. Или мне так хочет казаться, что тут был какой-то свой, тонкий намек судьбы? Мы редко с ребятами смотрели на номер, когда прибегали к ней после занятий. После школы, потом после института. Ник, сохший по ней с первого курса, часто приносил апельсины и виноград, которые были так любимы ею. Я и Лина чаще приходили с бутылкой вина – после удачно сданной сессии. Или просто отметить что-то. Повод был всегда. Только последний год нашего общения был довольно тяжелым. Её мать тяжело заболела, любимый человек попал в аварию. Едва выжил. А мать всё же умерла. Она много тогда пила. Я помню.

      Мне кажется, это всё-таки был июль. Тепло было, даже жарко. И воробьи. Они были повсюду. Глядели своими маленькими умными глазками, провожая поворотом заинтересованной головы. Солнечный день и теплый. Однозначно. Иначе бы я не надела шлепки.
      Ключи от квартиры. Я всегда таскала их с собой, вместе со своими. А так же с кучей другого барахла, которое хранилось у меня в сумке. Серый ключ, да. Я, казалось бы, пользовалась им чаще, чем своим. Сколько же раз я бывала у неё в гостях? И, так или иначе, но в голове, при попытке вспомнить её квартирку, всегда возникает только маленький столик на кухне. С вазочкой. И цветами. Ник всегда приносил цветы. И салфеточки. Она безумно любила маленькие узорчатые салфеточки, из странного мягкого материала.

      В тот день мне хотелось ей сделать сюрприз. День Рождения. Юбилей. Она долго скрывала от нас, когда её рождение. Суть этой даты я поняла намного позже, за год до того дня. Меня всегда интересовало, почему она живет без отца. Как оказалось, в её 15 они оформили развод. После этого она не праздновала.
      Положить подарок куда-то, чтобы она заметила только потом. Так или иначе, но мне казалось, что я обрадую её. Хоть немного. Последнее то время она грустила. Много, часто. Помню её лицо. Вечно усталое, бледноватое. Едва отличимые от цвета кожи губы. Всегда искрящиеся, но теперь такие грустные серые глаза.

      Тогда я заглянула почти во все комнаты. Может, это запах супа так дурманил меня, потому как я не сразу заметила, что из спальни доносятся звуки. Такие нежные, ласковые. Она давно не играла. Со школы, с нашего выпускного. Падение. Перелом трех пальцев, запястья. И закрытая пыльная крышка фортепиано на несколько лет.
      Сколько я тогда стояла под дверью? Минуты, часы? Нескончаемо долго. Успела понять, осознать. Улыбки не стало и на моем лице. Подарок показался такой глупостью. Такой бредовой глупостью. Кажется, я хотела уйти. Или двинула ногой. Суть в том, что заскрипела половица. Прятаться смысла не было. Да и звук прекратился. Прекратился этот комок нервов, который распутывала, изливала она. Тишина. Такая жуткая, ужасная тишина.

- Марин, говорят, тебя на занятиях не было.
      Глупо. Боже, как же глупо звучали эти слова. Я столько раз потом ругала себя за них.

- Давно ты здесь? – Хмурое. Косой взгляд из под светлой челки.
      Разговор был короткий. Не помню о чем, он не нес в себе смысловой нагрузки. Может поэтому я забыла. Что-то глупое, попытки увести тему. Развеселить, в конце концов. Не помню.
      Помню. Одно. Тему.

- Ты давно не играла. – Робкое.
- Как долго?
- Что?
- Как долго ты стояла под дверью?

      Тогда я, наконец, увидела её глаза. Не серые, нет. Голубые. Сколько лет знакомы, а только сейчас она показала мне свои глаза. Только сейчас я поняла, что она всегда смотрела в сторону. Всегда.

- Почему ты сразу не вошла? – Разве ей нужен был ответ на этот вопрос? Упертый взгляд, она всё равно выспросит.

- Ты говорила, что Артему нужно музыкальное сопровождение для программы. Может, запишешь?

      Артем. Как же я его ненавидела. Каждой клеточкой души, каждой частичкой тела. После всего – особенно. Да и в тот момент я не питала к нему ничего хорошего. Но черт дернул меня за язык. Блестящие глаза подруги. Потом неуверенные отговорки. Хотя она знала, что написала великолепно. Да, я уверена, что она давно работала над этим. Иначе я не знаю объяснения тому, что её не было неделю на занятиях.

      Мы распрощались спустя полчаса. Проводив её до остановки, двинулась домой. Хотелось пройтись пешком. Подышать свежим воздухом. Да, я помню. Я тогда промокла и после провалялась несколько недель в больнице с тяжелым осложнением. Я была на Стачках, длинной и пыльной улице, когда начался дождь. Сначала мелкий, а потом всё сильнее и сильнее. Спрятаться где-то мне не дал телефонный звонок.
      Надрывистые, готовые прорваться в истерику, нотки в голосе. Казалось, что я слышу и чувствую её слёзы. Сглатывая комок в горле, я пыталась перебить её, что-то спросить. Уточнить. Узнать.

      Марина добралась до работы Артема довольно быстро – за час. Конечно, она знала, где он работает. Где он живет и где он ест – тоже. Они встречались примерно полгода на тот момент. Богатенький мальчик, который взял бедную девушку под свое крыло. И только она сама не видела, как он, слащаво улыбаясь ей, крутил со всеми подряд. Вправить мозги не получалось. Вот и тогда, вслушиваясь в отрывистые слова девушки, начинала жалеть, что не провела ей чистку мозгов. Столько раз собиралась и каждый раз откладывала. Все же стоит иногда делать всё вовремя, не пытаться юлить. Не пытаться обмануть чужих, тем более саму себя. Но это уже было не то.

      Девушка прибежала к ним буквально за 20 минут до эфира. Радио. Обычное радио. Чертово.
      Обнимает, целует. Он как-то озабоченно косится по сторонам, после чего отстраняется. Работа, да. Он работает.
      Маленькая серенькая сумочка, купленная на распродаже. Смятые нотные листы. Все исписанные.
      Он не взял листы, оттолкнув её от себя и заявив, что он работает. Да, весомо. Добавил, что терпеть классику не может. Этакое дерьмо не для него, крутого и богатого мальчика. А затем на нем повисла девушка. Не знаю, что это ЗА была. Она его поцеловала. И они оба ушли, оставив Маринку стоять в коридоре.

      Бросает трубку. С каким-то отупением я смотрела на телефон минут 5. Или больше. Могла потратить на что-то стоящее. Хотя какой смысл? Спустя время её телефон был выключен. Спустя час – тоже. Спустя два мне позвонил Денис. Сказал, что видел её. Марину. Описал её состояние. Ругала идиота, крича на всю улицу. Тогда я и охрипла. Нервы были на пределе. Я сомневалась в Маринке до последнего. Пока мне не позвонили. Из морга.

      Окровавленный труп я опознала, хотя с трудом. По платью. По летнему сарафанчику, которое я сама посоветовала ей одеть в тот день. Светлое. Возможно оттенков крови, потому как оную практически не было видно.
      Её сбила машина. На большой скорости врезалась в неё. Пролетела дальше. Искали его? Нет. Парень был в шоке. Как говорят, он не ожидал резко выскочившей на дорогу девушки. Такой шок, что влетел в шедшую впереди машину. Чудом остался жив. На время аварии. А умер через несколько дней, тяжело мучаясь. Виню ли я его? Не знаю. В момент, когда видишь единственную подругу в состоянии, мало похожем на человека, ты не думаешь ни о чем. Эти разговоры о мести, правосудии. Оно уходит. И ты не держишь эти мысли. Отпускаешь.

      Хоронили в закрытом гробу. Только близкие, только свои. Половина нашего курса. Нет родителей, нет родственников. Может, и были, но никто о них не знал. Некуда сообщить. Так странно ощущать было это. Когда какая-то одна моя знакомая спросила – «а где её родители? Или родственники? Неужели им так плевать на неё?». С трудом сдерживалась, проглотив тугой комок. За столько лет я и сама не могла ответить ни на один из этих вопросов. Человек, столь знакомый мне... но знала ли я этого человека? Вот так, в такие моменты. Ты понимаешь, что многого не знал. Хотя до этого всё кажется незначительным. Есть только здесь. Сейчас. А сейчас стоишь под сильным ветром. И что ты испытываешь? Апатию? Ты плохо знал человека, с которым проводил практически всё свое время? Успокойся, такое случается у всех. Но человек умер. И тебя почему-то именно сейчас это волнует.

      Но тот день прошел. Прошел как в тумане. Хотя помню лицо Артема. Его красные отвратительные розы. И как ими он получил по лицу от Ника. И ещё получил, но я не помню точно. Скорая была, однозначно. Возможно, суд. Я его больше никогда не видела. В институте о нем не вспоминали.
      Вернувшись домой, поймала одну мысль. А ведь со школы у неё не было ни одной фотографии. Выпускной альбом – вот всё, что у нас осталось от неё. Неунывающая, улыбчивая девчушка 19ти лет.
      Никто не знает, но тогда, из морга, я забрала с собой ленточку. Её черную ленточку, которую она носила в волосах с момента смерти её матери. Она сжимала её в тот момент, когда машина её сбила, обмотав вокруг запястья. Случайность ли это была? Эта авария..

-------------------------------
Запах недавно сваренного супа. И комнатка. Дай бог памяти, какой она была. Что-то застрявшее в советские времена. Небольшое, но уютное. Из спальни доносятся звуки. Такие нежные, ласковые. Квартира 13. Или мне так хочет казаться, что тут был какой-то свой, тонкий намек судьбы?
Мне это кажется. Остались только воспоминания. Воспоминания о ленточке Марины.