Мы.

Мы.

Мы.

Она умерла неожиданно. В будни. Ближе к вечеру мне позвонил мой друг и сказал, что завтра с утра её будут хоронить. Отчасти я сам виноват, что узнал так поздно, из-за того, что неделями не заходил в социальные сети. Отчасти в том, что общие знакомые у нас почти отсутствовали или не знали мой номер телефона. Её подруг я сторонился и друг друга мы знали скорее шапочно, заочно.

Ещё два года назад я отчетливо понимал, что скорее всего нам не судьба завести детей. С диабетом сложно завести детей, хотя такая возможность иногда не исключается. Главное, что бы не было диализа. Она всегда шутила и по детски игриво-наивно улыбаясь шептала, что бы я купил ей в магазине мальчика, такого рыженького-рыженького, с голубыми глазами и спокойным нордическим характером. Говорила, что от девочки тоже не откажется, а после добавляла, что сначала мы купим мальчика, потом ещё мальчика и только после девочку. Мальчики будут похожи на тебя, а девочка вся в меня, такая маленькая-маленькая, хорошенькая-хорошенькая.

Свадьба была назначена 24 июля. Я подал заявления за нас двоих в своем родном городе. Мы обменивались смс-ками из которых я узнавал её паспортные данные. От своей семьи я до последнего всё держал в секрете, а она как обычно проболталась в тот же день своей матери по скайпу. Я же не хотел тормошить свою родню, так как это был уже третий раз, когда мы всерьез решили сочетаться браком, а с её игриво-ветреным характером всё могло сорваться в последний момент.

Я люблю её именно за её взрывную непредсказуемость и одновременно спокойствие и тишину домашний девочки. В чём-то наивная, в чём-то взбалмошная, всегда спокойная, рассудительная и понимающая. В этом и была её изюминка, противоречивое сочетания спокойной, теплой, нежной рассудительности домашней девочки и взбалмошной, избалованной девочки южной крови, способной вспыхнуть жарче огня за несколько минут. Она была неисправимой оптимисткой. Её не пугали мои откровенно садистские наклонности, которые я в себе всю жизнь подавляю и прячу за холодным спокойствием. Она говорила: «Ты мой бог; куда ты туда и я; ты мой тиран, ты моё солнышко; ты мой викинг; у нас все будет хорошо», и что самое примечательное, это говорилось без фальши. Я же из-за своего характера и воспитания проявляющегося в том, что бы никому не показывать своих истинных чувств, максимум, что мог выдавить из себя: «Ты моя маленькая; мой малыш», однако её и этого хватало. От этих слов она млела, как кошка под теплыми лучами солнца на подоконнике и от её тепла я на время размягчался, ледяная глыба во мне на время стремительно таяла.

Я её безоговорочно верил, хоть и ревновал иногда к парням, что к ней липли, как пчелы к меду. Доверял я, собственно её, по двум причинам.

Первая причина, как горделиво и бахвально не звучала бы, была в том, что я подспудно призираю парней, что липли к неё. Все как на подбор. Слащавые, мягкие, в чем-то принципиальные и способные высоко забраться по карьерной лестнице, но в них не было самого главного, того что должно быть у всех мужчин. В них не было решительности идти до конца, когда всё для себя решил и подавляемой агрессивности в глубине души. Такие домашние мальчики, которые великолепно ухаживают, прекрасные собеседники, чуткие и внимательные к женским капризам, но не способные защитить даже от стаи бродячих собак, а не то что бы хулиганов. Парни по своему хороши и всяко лучше меня в комплиментах и ухаживаниях, гораздо успешнее меня по жизни, но ведь этого мало. Ну не было в них отчаянного безразличия в своей жизни и потому они никогда неспособны будут взять нож и без лишних слов, жестов, стоически спокойно пойти мстить. Такие домашние мальчики. Мужчины созданные для мира, недомужчины в условия войны или любой другой опасной ситуации.

Вторая причина собственно вытекала из первой. «Парни на подбор» не могли надавить когда надо было и потому один из них четыре года встречался до меня, спал с неё в одной кровати, но по сути был другом. Второй, третий, десятый, все были такие же. Все на подбор.

Вот было для меня удивление, когда пользующуюся популярностью девушка в её двадцать пять лет и при её то страстном характере, до меня ни с кем не заходила так далеко, как я её довел в первый же день знакомства. Я не наивный и отлично знаю, что некоторые вещи можно сшить, можно получать удовольствие от процесса и без самого факта инициации девушки в женщину, но привычки и реакции невозможно скрыть. Невозможно подделать стыдливость девушки и при этом, её пристальный интерес к новому и неизученному. Невозможно подделать неопытность, комплексы, самоуничижения от своей якобы не красоты. Невозможно подделать страх, расслабленную доверчивость, когда девушка не знает что делать и просто лежит, ожидая грядущего. Невозможно подделать многочисленные вздрагивания, когда барьер готов прорваться и жалостливые мольбы не делать непоправимого.

В первый день непоправимого и не произошло. И во второй и третий тоже. Не настолько я подлец, что бы с нежной, ранимой, домашней девочкой поступать как с «блядью» по принципу, хочешь не хочешь, а придется. Было другое. Поначалу робкое и не принуждающие, а она получала удовольствие от самого факта быть желанной. Не имитировала, как некоторые фригидные, не относилась, как к выкуренной сигарете, а тихо млела и источала соки.

Первую неделю из-за её неопытности от неё было мало толку, но потом она приноровилась, растеряла стеснительность и понемногу начала экспериментировать. Впрочем, это не мешало ей жестко выдерживать напор и она не давала её мягко принудить к другим способам доставить обоюдное удовольствие. В какой-то день мне это надоело и ещё одна крепость пала. Точнее не так. Она пришла ко мне. Выгнала меня из комнаты. Она хотела устроить мне и себе заодно, сюрприз. Одела чулки, корсет, туфли, принесла интимный крем. Тогда она решилась, но в последний момент испугалась и потому вместо одной крепости пала другая. Основная цитадель, впрочем, крепко держала оборону и хоть в створках, иногда, словно случайно появлялся нежданный гость, но она давала себя застать врасплох, испуганно трепетала, напрягалась, охала и вырывалась. Я не давил на неё по этому пункту, во всех смыслах. Ждал и знал, что своё я ещё возьму.