Мятное сердце

Глава 4. Алат по имени Макс

Над прудом в центре парка клубился пар.

Подхваченные вихрем листья, сухие и изогнутые, словно бронзовые черепки, скребли асфальт подмерзших прогулочных дорожек. Едва различимые силуэты прохожих проскальзывали мимо и растворялись во мгле. Свинцовое небо наливалось и темнело с каждой секундой, и наконец, мелкие, как сор, снежинки закружились в воздухе.

«Она видела меня! Видела!» — повторял Макс, вглядываясь в стылую воду.

Прошло без малого две недели с тех пор, как он наведался к Лизе. Откачали ее быстро. Должно быть, она уже дома, размышлял он и кутался в пальто, припоминая, как по ее квартире гуляла обреченность.

Облик этой хрупкой молодой женщины с изможденным лицом и грустным взором, как у Богоматери Эль Греко1, так и стоял у него перед глазами. Ее естественное лиловое свечение в день, когда он подстерег ее в больнице, вспыхивало алыми и черными пятнами, будто зловещий фейерверк — то был недобрый знак.

Макс растерялся не на шутку, когда понял, что Лиза заметила его, и улизнул. Одно дело, дети — верящие в чудеса человечки, балансирующие между двумя мирами с ловкостью умелых канатоходцев. Дети были способны видеть его; со взрослыми все обстояло иначе.

А потому, вопреки принятому у охранителей порядку, он захотел вернуться к своей новой подопечной. Увидит ли она его сейчас, когда миновал ее кризис? Макс жаждал это выяснить.

Медики списали приключившееся с Лизой на сильный стресс. Больничный ей продлили, а скандал о ее связи с Фоненко замяли.

Маргарита стала чаще заглядывать на работу к мужу, но вела себя при этом как ни в чем не бывало — то ли оттого, что иного ей не позволяла женская гордость, то ли потому, что Дмитрий пообещал в скором времени рвануть вместе с ней на моря, прочь из ноябрьского плена.

Лиза успокоилась и на все произошедшее теперь смотрела так, будто оно ее не касалось. И все же она часто вспоминала тот туманный образ и те необыкновенные глаза, что вынудили ее просить о помощи.

В первые дни после выписки Аня Селезнева жила у нее, а Глинич заезжала и звонила, чувствуя и свою причастность к случившемуся. Говоря по правде, Лиза бы предпочла, чтобы ее на время оставили в покое — она давно привыкла справляться с проблемами в одиночку. Но когда ей пришлось выбирать между домашним арестом под недремлющим оком Селезневой и дополнительной неделей на больничном «курорте», она, не думая, согласилась на план «а».

Жизнь постепенно возвращалась на круги своя.

В этот раз Аня заглянула к Лизе вечером, притащив с собой огромный пакет с продуктами.

— Вот, я тут бульон куриный раздобыла. Твой любимый гранатовый сок. Хлеб, фрукты, чай, шоколад, — улыбнулась Селезнева, протискиваясь в дверь, и выложила покупки на кухонный стол.

Запыхавшись, она поправила съехавший набок берет. В зеленом пальто и красной шапке грубой вязки она походила на сказочную помощницу Деда Мороза.

— Я ничего не забыла?

— Кофе, — подсказала Лиза, одернула новый пеньюар, и, обойдя стол, опустилась на табуретку.

После того, как ее «воскресили», о чем Аня так любила напоминать (не подозревая, насколько была права), она решила не хранить вещи, что берегла для особого случая. Отныне такой случай наступал каждый раз, когда она просыпалась — в относительном здравии, в сознании и без оглушающей головной боли.

— Какой тебе кофе! — простонала Селезнева. — Активированный уголь, супчик и чаек — это да. Ромашковый там или мятный.

— Чаек, угу.

— Он самый. Да, я проверила почтовый ящик. Получите — распишитесь, — она протянула Лизе веер из разнокалиберных конвертов. — Ну, побегу я, а то мои мужчины в розыск подадут. Вчера Славик готовил ужин, так дети его стряпню есть категорически отказались. Представь, что он там намешал! А ты ешь как надо. Созвонимся завтра.

Лиза закрыла за ней дверь, вылила бульон в кастрюлю и устроилась на диване в гостиной, перебирая послания.

Одно из них содержало банковскую квитанцию, другое — скидку в недавно открывшемся торговом центре, на последнем в поле отправителя виднелся логотип родной больницы.

«Должно быть, результаты анализов», — подумала она, вскрывая конверт.

Но посреди вложенного листа чернела всего пара строк, набранных курсивом:

«Дорогая Лиза,

Я искренне сожалею о том, что с тобой произошло. Поверь, у меня и в мыслях не было причинить тебе зло. Но мне требуется время, чтобы разобраться во всем и понять, что делать дальше.

Береги себя,

Дмитрий».

Лиза усмехнулась: да это не письмо от любимого, а правительственная телеграмма — еще и в казенном конверте! Такую улику к делу не подошьешь. Не факт, что отправил его Дмитрий (может, Глинич пытается таким образом привести ее в чувства?), а будь оно правдой, вывод из записки напрашивается один: Фоненко загнан в угол.