Мышки умеют играть

Глава 4

- Ты слышишь?

- Нет.

Когда это было? Я так давно не была в лесу с мамой и Фионой. Воздух теплый, немного влажный, пахнет землей и листьями. Мне нравится. Мы, как всегда, сбились с пути. Какая-то старушка с рюкзаком сказала нам, что здесь нельзя гулять. Мама любит углубляться в лес, она говорит, что это полезно для Дины, поэтому папа сказал:

- К черту эту старую кошёлку.

Мама смотрит, как она спит рядом с ней в тени старого дуба, свернувшись калачиком на животе. Она завернула Дину в одеяло, потому что ей всегда холодно, даже когда светит солнце. Она похожа на забавный маленький розовый шарик с пучком светлых волос, мягких, как мех крольчонка. Папа все время беспокоится о Дине, но сегодня днем его лицо выглядит умиротворенным, когда он тихо похрапывает рядом с мамой.

Мы с Фионой прижимаемся ушами к коре дерева, такого большого, что вряд ли оно поместится в нашем доме. Ее маленькая рука тянется к моей, когда мы обнимаем ствол. Мы пытаемся слушать, но она отстраняется и фыркает.

- Я ничего не слышу. - она снова смотрит на маму, надув губы. - Ты уверена, что они действительно могут говорить?

Когда мама отвечает загадочной улыбкой, я встреваю.

- Все совсем не так. Может быть, они не разговаривают словами. Может быть, они говорят как Дина, - сообщаю я Фионе, чье лицо тут же озаряется пониманием.

Дина еще не умеет говорить, но мама сказала, что с ней все в порядке. Дина просто усиленно думает о том, что хочет сказать в первую очередь, потому что в ее голове гораздо больше слов и идей, чем у большинства людей. Это не ее голос, а что-то еще, что врачи, кажется, не слышат, как будто внутри нее что-то бормочет. Сердце Дины. Кровь Дины.

Мама встает медленно, осторожно, чтобы не разбудить папу и Дину. Она умеет ступать так тихо, что ее шаги едва слышны.

- Да, - шепчет она, - Голос дерева очень слаб, потому что деревья нуждаются в особом питательном веществе, чтобы процветать и говорить громко, а здесь его немного. Но если ты прислушаешься достаточно внимательно, - снова прижав нас к стволу дуба, она прижимается щекой к измученным бороздкам его коры. - Закройте глаза, это поможет вам.

Мы обе следуем ее совету, и когда пухлое лицо Фионы исчезает перед моим глазами, я пытаюсь слушать. Но мои уши по-прежнему не улавливают ничего, кроме далеких птичьих криков. Мамины руки скользят вниз, чтобы погладить темные кудри на наших головах, такие похожие, что только она и папа всегда могут отличить нас друг от друга.

- Слушайте кончиками пальцев.

Фиона первая, кому это удалось. Она издает счастливый писк.

- Я его слышу! Там внутри кровь!

О боже, она права. Странно, но именно это описывает мои ощущения. Что-то трепещет глубоко внутри коры. Я хмурюсь и сосредотачиваюсь сильнее. Но все бесполезно. В конце концов, это всего лишь дерево. Оно живое, оно хочет есть, дышать и расти, как сказала мама.

- Это похоже на нас, - рассеянно говорю я. - Внутри все как у нас.

Мама встает на колени между нами.

- Да, что то есть. - подтверждает она.

Фиона продолжает гладить кору.

- Это энергия. У нас она тоже есть. - сестра всегда была лучше меня в тех играх, в которые мы играли с мамой. Я никогда не соображаю так быстро, как она.

Мама кивает.

-У нас искр очень много. У дерева их почти нет, достаточно, чтобы вы почувствовали лишь присутствие. Наша же энергия, напротив, невероятно плотная и очень сильная. Наши руки...- она крутит своими бледными пальцами, чтобы мы видели. - Наши волосы, наша кровь. Вы знаете, как это все называется?

Я качаю головой, глядя на свои руки. Когда я поднимаю глаза, мамины губы шевелятся, но я не слышу ни звука. Сверкающие пылинки висят в неподвижном воздухе, а черты ее лица расплываются.

Когда это было? Это был последний день, когда мы были вместе?

Я часто моргаю, чувствуя, как кровь стучит в ушах. Вдох за выдохом я понимаю, что уже целую вечность не видела во сне маму и близняшку. Жаль, что я не могу цепляться за эти воспоминания, за их лица и голоса, давно забытые, но лес уже исчезает в темноте. Запах сосен стал запахом пчелиного воска и чайной розы. Я сжимаю кулаки и чувствую, как они сжимаются вокруг хрустящих простыней. Кровать кажется неправильной, она слишком мягкая, слишком большая, чтобы быть моим матрасом из Икеи.

Пытаясь сориентироваться среди дрожащих теней, я сажусь и щурюсь на единственный источник света, пару свечей, плавающих в воде, в стеклянных подсвечниках. Мерцающий свет золотит старинный туалетный столик и несколько витиеватых полок на стене позади него.

Это не моя комната.

Я провожу дрожащими пальцами по роскошному шелковому одеялу, и мои худшие опасения подтверждаются, когда я откидываю одеяло и замечаю слои легкой, как перышко, ткани, ласкающей мою кожу. На мне больше нет той одежды, что была когда я отвезла Дину в больницу. Мой свитер и джинсы исчезли, как и мое нижнее белье. Черт. Вместо этого я сейчас нахожусь в какой-то прозрачной ночной рубашке с кружевным воротником.

Черт возьми. Я вскакиваю с кровати, как будто простыни превратились в лаву. Если это не очередной сон, то и все остальное, что произошло сегодня ночью, тоже не сон. Когда я поднимаю руку, чтобы рассмотреть развевающиеся рукава ночной рубашки, я осознаю, что чего-то не хватает между моими лопатками. Я тянусь к своей косе, которая должна болтаться там. Какого черта? Несмотря на то, что я упала в воду, мои волосы чистые и гладкие, и они были заплетены в французскую косу. У меня мурашки бегут по коже от осознания того, что кто-то переодел меня. Кто-то дотронулся до меня!