Мыслеграмма города

Мыслеграмма города

- Стреляйте, - шепотом закричал Птиц, - стреляйте же!

До сих пор поражаюсь умению Птица кричать шепотом – Птиц вообще много что умеет, чего мы не умеем, и летать бегом, и ходить лежа, и смеяться слезами, и много еще что.

А вот теперь Птиц кричит мне шепотом – стреляйте же – а я понимаю, что не могу выстрелить, хотя Лун вот он, в десяти шагах от меня, я вижу в темноте леса его белый плащ, который через секунду зальется алой кровью – когда я выстрелю. Но я не выстрелю, я не могу, это же все-таки Лун, я знаю его столько лет, сколько самому Луну...

А теперь...

- Стреляйте! – снова шепотом кричит Птиц, я понимаю, сейчас он выхватит у меня мушкет, чтобы самому сделать роковой выстрел.

- Что же не так... что же... что же не так? – Птиц воздевает круки к небу, он просит, чтобы его руки-крылья называли круками, или крыками, - город... где город?

Мы и сами не понимаем, где город, мы, все, мы же все сделали правильно, куда правильнее, а тут нате вам, безжизненный пустырь так и остался пустырем, мертвым, выжженным, и город как был сгоревшим дотла, так и остался пепелищем.

Этого не может быть, говорю я себе.

Этого не может быть.

Город должен очнуться – потому что мы этого захотели, захотели, понимаете, мы, все, разом, хором, и как город после этого смеет не появиться, я не понимаю. Мы оглядываемся друг на друга, мы отчаянно ищем того, кому все равно, будет город или не будет, - таких нет, все хотят город, кто-то из женщин даже всхлипывает, ну пусть будет город, величественные арки, стройные башни, тонкие шпили – ну пожалуйста-препожалуйста, ну дайте-дайте-дайте город...

...города нет...

- ...Лун, - Птиц оборачивается, смотрит на Луна, неприметно сидящего в углу, Лун всегда какой-то неприметный в своем потрепанном, когда-то белом плаще, покачивается в кресле в виде луны, Лун всегда выбирает кресла в виде луны, ему нравится.

- Лун... – Птиц осторожно, крадучись, подскакивает к Луну (это у него здорово получается, подскакивать крадучись) – Лун... мыслеграмму вашу позвольте проверить...

Птиц не договаривает, Лун выпархивает в окно – мы до сих пор не понимаем, как он это делает, как у него получается летать, ну луна же по небу как-то летает, вот и Лун летает, вот он уже в глубине леса, вот последний раз мелькает его когда-то белое пальто – и все...

Вспоминаю:

- Мы так и не узнали мыслеграмму Луна...

- ...не беспокойтесь, я уже узнал... и понимал, что Лун её не покажет, - кивает Птиц.

- А... а что такое?

- Взгляните...

Смотрю мыслеграмму, которую Птиц разворачивает и любезно сует мне под нос, ожидаю увидеть что-нибудь ниже десяти или даже семи – вздрагиваю, не верю себе. Нет, не может быть, чтобы так...

- ...а ведь так.

Ненависть – жгучая, сводящая с ума ненависть, лютая ненависть, пожирающая душу ненависть, - ненависть к городу.

К городу, который не просто достоин обожания – он и есть обожание,  город, словно вылепленный из сказки, город, словно выкованный из сна, город, который доден быть возрожден, потому что мы так захотели, захотели, захотели, понимаете – и быть не может, чтобы кто-то ненавидел, вот так, люто, бешено...

И тем не менее...

- ...стреляйте же, - снова шепотом кричит Птиц. Я понимаю, что не смогу выстрелить, просто не смогу – когда-то белое пальто взмывает над деревьями, Птиц выхватывает у меня мушкет, я слышу, как хлопают выстрелы – один, два, пять – белое заливается красным, падает в заросли папоротника.

- Что же не так... что же... что же не так? – Птиц воздевает круки к небу, он просит, чтобы его руки-крылья называли круками, или крыками, - город... где город?

Мы и сами не понимаем, где город, мы, все, мы же все сделали правильно, куда правильнее, а тут нате вам, безжизненный пустырь так и остался пустырем, мертвым, выжженным, и город как был сгоревшим дотла, так и остался пепелищем.

Этого не может быть, говорю я себе.

Этого не может быть.

Город должен очнуться – потому что мы этого захотели, захотели, понимаете, мы, все, разом, хором, и как город после этого смеет не появиться, я не понимаю. Мы оглядываемся друг на друга, мы отчаянно ищем того, кому все равно, будет город или не будет, - таких нет, все хотят город, кто-то из женщин даже всхлипывает, ну пусть будет город, величественные арки, стройные башни, тонкие шпили – ну пожалуйста-препожалуйста, ну дайте-дайте-дайте город...

...города по-прежнему нет...

- ...я знаю, почему нет города.

- А? – Птиц смотрит на меня так, будто видит впервые.

- Я знаю, почему нет города... и не будет.

- Ну, насчет не будет, это вы что-то поторопились...

- Да ничего я не поторопился... не будет... потому что нет Луна.

- Ничего себе... – Птиц присвистывает, - поздравляю, вам в кои-то веки удалось меня удивить... И как же вы это объясните?

- Очень просто... вы говорите, что он ненавидел город... но это не так. Он любил город... любил всей душой.

- Тогда почему же...

- Очень просто... Лун понимал, что никогда в жизни не окажется в городе, что город будет существовать – но уже без него, а он без города, - и Лун не нашел ничего лучше, как возненавидеть город всеми фибрами души... ненавидел, потому что любил, и никакие ваши мыслеграммы это и близко не покажут...

- Поразительно... но... но... но как вы догадались?

- Ну... – поворачиваюсь, чтобы он не видел моего лица, - думал... и додумался...

- Додумались, значит... молодец, что додумались... или... или... – Птиц усмехается, - или... или вы сами...

Даже не пытаюсь отрицать очевидное:

- Или я сам...

Щелкает затвор. Сглатываю.

- Без меня у вас ничего не получится, - говорю как можно спокойнее, - ничего...

...смотрю на выжженное пепелище, на город, которого нет – я ненавижу его, город, который будет у кого-то там, в других реальностях – но не у меня. Я ненавижу эти причудливые арки, под которыми буду ходить не я, эти улицы, которые лягут не под мои ноги, эти окна, в которые буду смотреть не я,  я...