На грани чувств

Глава 1

Антон

Одиночество…

Какое оно, что собой представляет это страшное слово?

Причин может быть множество, и самые распространенные — предательство и лень. Звучит паршиво, но так оно и есть. Люди закрываются из-за обид на окружающих, а кто-то просто не желает поднять задницу с дивана и что-то сделать для себя.

Мое же одиночество заключается в ненависти ко всему, что меня окружает. Да, соглашусь, это еще хуже. Но что поделать, когда обстоятельства складываются не в твою пользу. И единственное место, где я чувствую себя свободным и не одиноким, — это яблоневый сад в заброшенном дворе.

Место, где можно побыть в тишине и подумать.

Солнечные лучи пробираются сквозь ярко-розовые лепестки цветущей яблони. Зажмурившись, я кладу голову на согнутые колени и в который раз пытаюсь понять, почему меня так не любит жизнь? Она с удовольствием пинает меня под зад при каждом удобном случае, мать ее.

Ах да. Всем привет! Меня зовут Антон Северский. Мне семнадцать лет, и практически с рождения я детдомовец. Да, тот самый ребенок, что не помнит маму и папу и не слышал от них доброго слова. Я даже не знаю, где они и живы ли вообще. Вот такие хреновые дела.

"Жизнь неслась красотой сериала

И сюжетом картин без финала,

Я не знал этот мир без обмана

До тебя.

Снова мысли бегут и обратно,

В голове ничего не понятно,

Ты наградой явилась внезапно,

Знаю я."

Сопливый голос мужика доносится из настежь распахнутого окна кабинета, принадлежащего нянечкам. Он поет слащавым голосом о любви, заставляя морщиться от отвращения. Какая к черту любовь? Здесь бы выжить после выпуска и не опуститься на дно, с которого я потом вряд ли когда-либо поднимусь.

Сглатываю, уловив аромат свежеиспеченных пирогов, и отворачиваюсь к песочнице, где играет малышня, строя замки и фигурки из песка. Эти курицы (так мы называем за спиной нянечек), не имея ни грамма жалости и сожаления, любят посидеть у окна с видом на детскую площадку и чаевничать со свежеиспеченными пирогами, в то время как детвора, истекая слюнями, пытается найти укромное место, пока не завершится сей пир. Они уверены, что дети увлечены игрой и ни черта не чувствуют. Говорю же, изверги!

Видимо, у меня настолько паршивое настроение, что не хочется никуда бежать и прятаться. Внезапно накатило состояния апатии, и с недавних пор мне стало безразлично все, в том числе и это гнилое место. Да-да, именно так.

Равнодушно блуждая взглядом по округе, я в который раз подмечаю не столь приятные детали, такие, как обшарпанные стены, давно требующие ремонта, или гриб над песочницей, что готов свалиться в любой момент, и думаю, что сегодняшний майский день чудесный, даже несмотря на то, что утром, как из пожарного шланга, лил дождь, и лишь к обеду горячее солнце осветило блеклую окрестность. Только вот его тепла не хватило, чтобы прогреть сырую землю, на которой я сижу, опершись спиной на цветущую яблоню. Единственное прекрасное место в этом серой местности.

Легкий ветерок играет в зелени деревьев, иногда посвистывая и цепляя пряди моих волос. Где-то поют птицы, изредка пролетая над серой крышей детского дома №6. Вроде все как обычно, но на душе неспокойно. Ощущение, что вот-вот должно случиться то самое, что напрочь перевернет мою жизнь. Не понимая беспокойства, что бушует внутри и грозит вырваться на свободу, поднимаюсь на ноги и оглядываюсь по сторонам, выискивая цепким взглядом причину своей тревоги.

— Куда прешь, мелкая? — привлекает мое внимание озлобленный детский голос, и, повернувшись в его сторону, я ухмыляюсь.

Ну надо же, маленький сорванец снова качает права перед новеньким. И ведь ему совершенно плевать, что он недавно вышел из лазарета, в который попал не случайно. Группа пацанов его возраста, давно уже сговорившись, устроила ему темную в душевых кабинах. Ибо этот мелкий слишком шустрый и совсем без тормозов.

— П-прости, — барахтаясь в грязной луже, все еще не высохшей под палящим солнцем, и вытирая слезы замызганными рукавами заляпанного платья персикового (сейчас это совсем не так) цвета, произносит девчонка ангельским голосочком.

И мое сердце екает. Ноги сами несут меня к ней.

На вид ей лет пять, не больше. Светлая кожа, почти бледная, заметные синяки на запястьях. Что-то мне подсказывает, что не очень адекватный человек именно так ее сюда доставил. Урод моральный, вот кто он! Сама девочка худенькая, косточки торчат, виден весь детский скелет, обтянутый кожей. Маленькую голову с копной кудрявых шоколадных волос, местами спутанных и испачканных грязью из лужи, украшает серый бант, наполовину развязанный. Уверен, когда-то он был белоснежным.

Девочка сидит в луже, сжимает маленькими кулачками грязь и даже не пытается встать и дать отпор. Единственное, на что ее хватает, так это заглянуть в глаза обидчику — со страхом, который может испытывать только до чертиков напуганный ребенок. Но этого прохиндея не проймешь, он как раз ненавидит жалость и все, ей подобное.

— Какого лешего ты расселась здесь? Проваливай! — рявкает обидчик, заставляя девчонку зажмуриться от страха.