На ком пресекается род

На ком пресекается род

Виктор Безруков

  Как жить, зачем жить, если всё сложилось против меня? Кто я? Полгода назад успешный врач, зав. онкологии. А сегодня? Полное ничтожество: не сберёг единственного сына, утратил единственную сестру и остался последним в роду. Вообще последним. Потому что орхит стал приговором. У меня не будет потомков. Приёмные? Нет. Это чужая кровь. Да и зачем они мне теперь?

  Я виноват во всём. Мой каприз запустил цепь утрат. Не заупрямился бы, позволил сестре сесть впереди, и многое сложилось бы иначе. Когда глиссер разрубил нашу лодку, ногу оторвало бы не ей, а мне. А я мужик, бывший ватерполист! Уж полста метров в ледяной воде одолел бы даже изувеченным. Зато оставшаяся невредимой Вера и сама доплыла бы до берега и дотянула бы Кольку.

  Картина катастрофы ударила из памяти, как кувалда: внезапный гул чужого мотора... удар, скрежет порванного металла и пластика... болезненный стон сестры... плач сына, которого я прихватываю к непотопляемому носу "Волжанки" петлёй фалиня вокруг пояса... его испуганное лицо, худенькие руки на швартовой утке... Переохлаждение. Много ли надо семилетке? Марго права - я убил сына тем, что сначала решил спасти сестру. Да, иначе Вера истекла бы кровью в воде, но...

  Как жить, если душит гордиев узел бесконечной вины, коли не развязать, ни разрубить его не удаётся?!

***

  Лифт дополз до седьмого этажа, неспешно открыл створки, долго ждал, затем медленно сдвинул их. Татьяна успела раз десять надавить на кнопку звонка, услышать приглушённые трели и, разозлившись, войти в незакрытую квартиру:

  - Витя, ты где?

  Она добросовестно проверила все комнаты, балкон, ванную, туалет, заглянула во все шкафы, под все столы, за диван, под кровать, даже в холодильник, чтобы потом при случае пошутить над Безруковым. Хотя, какие шутки? Она пришла не в гости, а по поручению Веры, своей подруги и сестры Безрукова. Покойной. Предсмертный наказ надо выполнить точно, передать слово в слово. Вера подчеркнула, что брат поймёт, должен понять. Хотя Татьяна не раз спорила с подругой:

  - Зачем? Ты же знаешь об осложнениях! Это и для здоровой - нагрузка будь-будь, а ты... Что значит, не жалко такую жизнь? Вон, Стивен Хокинг, полностью парализован, и ничего, живет себе, - вспомнила Татьяна их спор квартальной давности.

  - Ради Витьки. Он потерял сына из-за меня. И всё на этом, закончили! - резко, даже грубо отрезала Вера. - Это даст ему силы, если азооспермия неизлечима. А окажется всё в порядке - ему и знать ничего не надо.

  Увы, небеса оказались жестоки к Безруковым. Окончательный диагноз о бесплодии Виктора совпал с кончиной Веры от острой почечной недостаточности и ишемического инсульта. И он сломался. Не запил, нет. Просто потерял себя. Поэтому Татьяна решила, что тянуть до оглашения завещания - опасно. Она хорошо знала Витьку, она всегда чувствовала, когда надо притушить, а когда - встряхнуть этого замечательного парня. Чтобы и дров не наломал и не успокоился на достигнутом. Сейчас ей надо увидеть его, услышать, понять - и нужные слова найдутся.

  - Виктор? - крикнула Татьяна, выйдя на лестничную клетку. - Отзовись!

  Пришлось стучаться к соседям. Старушка слева видела , как минут десять назад Безруков уехал на лифте. Без пиджака, в домашнем одеянии и в комнатных тапках. Соседи на паре этажей снизу и сверху - пожали плечами на вопрос Татьяны. Спуститься вниз и опросить скамеечную бабку - заняло минуты три. "Не выходил". Значит, искать надо наверху? На крыше?

  "Нет, он этого не сделает!" - рассудок Татьяны попытался остановить панику, но иррациональная его часть, наверное, та, что отвечает за интуицию и непонятую пока наукой связь матери с детьми - оказалась сильнее. Железная коробка неторопливо тащилась наверх, поскрипывая и шелестя. Последний этаж. Два пролёта. Железная стремянка, распахнутый люк, лестница на крышу...

***

Виктор Безруков

  Сестра. Вера. Она всегда была сильнее меня. И в родстве Кольки не сомневалась. Когда Марго ляпнула: "Ты избавился от сына, потому что не верил, что он твой!" - Вера покатила инвалидную коляску на тварь, словно намереваясь расплющить:

  - Мы кровью младенцев не питаемся. Колька был наш. А ты - чужая. Пошла вон! - А когда та выбежала, хлопнув дверью, сначала приказала Виктору: - Чтобы духу её здесь не было, - а немного погодя зло добавила. - Ты, монах хренов! Ну, застудил яички, и что? Орган тренируется в упражнениях. Лечись и трахайся - больше шансов, что болезнь пройдёт! Вот, бери Таньку и вперёд, она тебя до сих пор любит!

  Сестра ударила в самое больное место. Я ведь тоже не забыл Татьяну, но как подступиться к женщине, которой изменил по пьянке? А потом повёл себя как идиот? Разве нет? Кто, вместо того, чтобы пасть любимой в ноги, вымолить прощение, а Марго просто дать деньги на аборт - взял замуж потаскушку. Конченый идиот, ведь, родив Кольку, та категорически отказалась продолжать род Безруковых.

  Но себе-то в непроходимой тупости признаться можно. А когда тебя обвиняет самый близкий человек? Нервы мои и сдали. Наговорил Вере гадостей - и орхит из-за неё, и Колька утонул. Усугубил, попрекнул уходом за ней. В общем, выплеснулся, как дерьмо из ночной вазы, и удрал. До утра шатался по городу, накручивая себя. А когда вернулся - нашёл записку: "За меня не беспокойся, найму сиделку или уйду в хоспис. Свободное от меня время потрать на следователя. Надо же знать, кто нас переехал. Извини, что помешала спасти Колю."

  "Тварь ты, Безруков, тварь последняя!" - Чувство вины полоснуло сердце, погнало на край крыши, но знакомый голос заставил обернуться: