На высоте шестого этажа

Часть I. Глава первая

      Была у Егора такая особенность — после жуткого перепоя не дрыхнуть до протрезвения, а просыпаться ни свет ни заря с раскалывающейся башкой и тошнотой, подступавшей к горлу. Сделав над собой усилие, он разлепил глаза.
      Сквозь выцветшие пыльные шторы, закрывавшие окно лишь наполовину, серым сумраком заглядывал в комнату рассвет.
      Егор долго смотрел на желтые плафоны старой пятирогой люстры, в которых темнели россыпи сдохших мух, рискнувших некогда прилететь на свет лампочек и обжегшихся насмерть. Потом перекатился на бок и потянулся к инвалидной коляске. Она была возле кровати, где ей и полагалось, валялась, неуклюже накренившись и выставив в сторону все четыре колеса: два больших и два маленьких. Видать, вчера уронил ее, пока по пьяни перелезал на диван. Пришлось возвращать ее в стоячее положение, борясь с пульсирующей болью в голове и рискуя при этом сверзиться на пол. Усевшись в коляске, Егор еще несколько минут просидел, не двигаясь, — борясь с приступами тошноты.
      Пить хотелось нестерпимо. Добравшись до кухни, он выкрутил до упора кран с холодной водой и жадно припал к отдающей хлоркой струе. Стало немного легче. Но водой похмелье не лечится.
      Михалыч был алкоголиком со стажем, куда большим, чем его собственный, а еще мужиком заботливым и предусмотрительным. Поэтому помимо водки он притащил вчера и баклажку с пивом — на утро. Вот только куда они в пьяном угаре ее подевали, Егор вспомнить не мог. Открыв холодильник, он помедитировал немного над пустыми полками (вчера даже банка соленых огурцов, которые плавали в покрытом пленкой из плесени рассоле, пошла в ход) — пива не было. Проверил шкафчики, духовку (а вдруг?), оглядел все углы, даже покопался в многочисленных пакетах с мусором (опять забыл втюхать их Михалычу, чтобы вынес) — ничего похожего, только от растревоженных гниющих остатков вонь поднялась такая, что в горле запершило.
      Егор согнулся, закашлявшись. И под столом, среди груды стеклянных водочных бутылок увидел скомканную полтораху из коричневого пластика. В аккурат ту самую, которую искал.
      Значит, вчера, когда кончилась водка, дело дошло и до пива. Егор не помнил этого — видать, он был уже в кондиции к тому моменту. Зато понятно, почему с утра настолько плохо. Пиво после водки — это вам не бутерброд с икрой и маслом.
      Он поднял помятую бутылку, потряс — на дне еще плескалось что-то. Дрожащими пальцами открутил пробку и выплеснул в рот теплое выдохшееся пиво, которого хватило на один небольшой глоток. Слишком мало, чтобы была хоть какая-то польза. Покопался еще и в водочных бутылках, нашел парочку, в которых оставалось немного содержимого — и опустошил их до капли.
      Потер виски, обнаружив на них капельки пота. Прикоснулся ко лбу — та же испарина. Как и по всему телу. С этим проклятым похмельем он ее и не заметил.
      Он глухо взвыл и выругался. Мочевой пузырь был переполнен, и, если бы не пот, Егор бы не подумал об этом с такого бодунища… из-за которого, собственно, другие признаки в виде тошноты и головной боли он благополучно прощелкал.
      Как долго они с Михалычем пили вчера? И во сколько он отключился? Он, конечно же, не позаботился о том, чтобы опорожниться вовремя. Идиот! Не хватало еще подцепить инфекцию и загреметь в больницу! Ругаясь сам на себя, Егор со злостью крутанул колеса инвалидной коляски, направляя ее прочь из кухни.
      Когда с туалетными делами было покончено, он заглянул в ванную, поплескал водой из крана на обросшее щетиной лицо. Даже не щетиной — настоящей бородой длиной сантиметров в пять. Не брился и не стригся он очень давно, уже несколько лет как — только отрезал при случае неровно, на ощупь, лишнюю длину бороды и волос, когда под руку попадали ножницы.
      Тошнота немного отпустила, хотя голова все еще раскалывалась неимоверно, пронзаемая острой болью при любом резком движении. Невыносимо хотелось курить.
      Егор снова прошерстил на кухне каждый уголок в поисках сигарет. Ну, хоть одной, завалявшейся в смятой пачке. Даже мусорные пакеты перетряхнул — на сей раз полностью — невзирая на отвратную вонь. В спальне он тоже перевернул вверх дном все, что мог, — безуспешно. Можно было попробовать докурить бычки, которые валялись кругом в изобилии, до основания — так доводилось делать иногда — но толку от этого было мало. Хотелось нормальной, целой, крепкой сигареты.
      Оставалась одна надежда — балкон. Егор курил там редко и в основном с Михалычем. А с осени, как только настали холода, они дымили прямо в квартире. Иной раз даже форточку не открывали.
      Через стенку жила семейная пара с двумя детьми, до тошноты правильная. Балкон в их квартирах был смежный, разграниченный кованой решеткой с ячеистым узором, такой же, как и та, которая составляла внешнее ограждение. Отец семейства закрепил листы ДСП на решетке, разделявшей их территорию — чтобы не видеть лишний раз Егора. В их такой счастливой, почти идеальной жизни не было места калекам и алкашам. Нет, об этом Егору, конечно, не сообщали напрямую, зато не раз выговаривали за то, какой дурной пример он подает детям, куря у них на виду. За пять (кажется) лет, что они прожили по соседству, он приучился дымить прямо в квартире, даже летом.
      Зато Михалыч с его вечным правдолюбством все пытался им что-то доказать. В теплое время года он специально вытаскивал на балкон бухло, сигареты и Егора, и они устраивали свои пьянки на открытом воздухе. Отец семейства ругался с ними, но переспорить Михалыча было так же сложно, как и перематерить. Несколько раз благонравное семейство даже вызывало милицию, но те уезжали ни с чем: по факту нарушители спокойствия вели себя достаточно тихо (что подтверждали другие соседи), а пить и курить на балконе собственной квартиры закон пока не запрещал.
      Егор повернул ручку балконной двери и потянул на себя. Задребезжало неплотно сидящее стекло, и в комнату ворвался свежий прохладный ветер. Придерживаясь одной рукой за наличник, другой он с силой крутанул колесо, заставляя коляску перевалиться через высокий порожек.
      Мартовское солнце слепило глаза, отчего голова загудела еще сильней. Становилось ли лучше от холодного воздуха, понять было трудно: тошнота то отступала, то подкатывала вновь, а кожа под засаленной майкой-алкоголичкой мигом покрылась мурашками.
      Егор перебирал валявшиеся на полу балкона и заныканные за разбухшей от сырости тумбочкой и внутри нее пачки, безрезультатно пытаясь найти хотя бы одну некогда забытую сигарету.
      Хлопнула дверь на соседском балконе. Вашу мать! Вот уж кого сейчас не хватало! Не спится в такую рань! Не видел этих благонравных морд всю зиму — и еще бы не видел столько же!
      Егора передернуло. Он невольно ссутулился, опустив пониже голову и вжав ее в плечи. Но торопливо убираться с балкона не собирался — много чести будет. Он чувствовал, что начинает замерзать, но принялся перебирать сигаретные пачки с удвоенным энтузиазмом — даже те, что уже смотрел, — из принципа.
      — Тебе дать закурить? — раздался незнакомый женский голос.
      Егор повернул голову… и, мягко сказать, охренел. С соседского балкона, перегнувшись через перила, выглядывала незнакомая девица в цветастом махровом халате. Ее темные волосы, остриженные выше плеч, были неряшливо подобраны на затылке и сколоты обычным карандашом, а выпавшие из «прически» пряди нещадно трепал ветер. В руке она держала дымящуюся сигарету. Что-то явно было не так. В соседской семье никто не курил, и даже гостям бы это делать не позволили.
      — Ты кто? — удивленно спросил Егор.
      — Э-эм… Вероятно, человек. — Девица развела руками и улыбнулась. У нее были высокие скулы и худое лицо, и от улыбки на щеках появились ямочки-полумесяцы.
      Егор, превозмогая головную боль, припомнил, что были еще осенью разговоры, что, мол, хозяин, у которого соседи снимали квартиру, решил продать ее. И даже припомнил, что слышал в начале зимы скрип мебели, грохот и прочие звуки, сопутствующие переезду. Он не придал им значения, погруженный с головой то в рабочие запои, то в алкогольные. И вот теперь такой сюрприз! Ну, может, хоть новая соседка цепляться к нему не будет.
      — Так ты закурить дашь? — напомнил Егор о ее предложении.
      Она кивнула и, перегнувшись через перила, протянула пачку сигарет. Хоть какой-то плюс в незастекленных балконах. Будь хоть на одном установлен стеклопакет, сигареты в лучшем случае пришлось бы перекидывать. Эти два балкона чуть ли не единственные во всем доме оставались открытыми. Мать планировала благоустроить свой после возвращения Егора из армии, но вернулся он раньше, и ей было уже не до ремонтов. А хозяин квартиры через стену много лет кряду сдавал жилплощадь, и всяческие усовершенствования его не волновали.
      Новая соседка, на счастье, курила нормальные толстые сигареты, а не какую-нибудь тонкую женскую пародию на них. Но симпатий в глазах Егора ей это все равно не прибавило. Он терпеть не мог курящих женщин. Мать уверяла, что так делают только шлюхи. Конечно, у него была возможность убедиться, что это далеко не всегда правда. Мать просто была очень добродетельной и интеллигентной, и увидь она, как Егор курит и пьет, схватилась бы за сердце. Может, и хорошо, что уже не может.
      Егор нетерпеливо вытряхнул сигарету, поднес ко рту и понял, что ее нечем прикурить. Исподлобья глянул на соседку. Та, не говоря ни слова, достала зажигалку из кармана халата и протянула ему.
      Руки у Егора знатно тряслись, а ветер, как назло, все время задувал пламя. Когда ему удалось наконец высечь искру и вдохнуть вожделенный дым, он даже прикрыл глаза от удовольствия, ощущая, как похмелье ослабляет свою болезненную хватку.
      Он молча делал одну затяжку за другой, уставившись в пол, но боковым зрением чувствуя, что соседка разглядывает его. Стало противно: нашла тут диковинку! Да, он инвалид — и что? Не экспонат кунсткамеры и не клоун из цирка уродцев!
      Докурив, он выкинул бычок вниз в палисадник, не глядя, протянул соседке зажигалку и пачку и развернул коляску к балконной двери.
      — Пожалуйста! — с издевкой бросила она.
      Егор недобро покосился через плечо.
      — А я не говорил «спасибо», — процедил он, сделав вид, что не понял сути ее подкола.
      — Жаль, — наигранно вздохнула она и отвела пальцами за ухо терзаемую ветром прядь волос.
      Егор зло смотрел на нее, не зная, что ответить. Не поблагодарить ее было свинством с его стороны, и он понимал это. Но теперь уже отступать не хотелось из принципа.
      Его уже заметно потряхивало от холода, а мурашки, похоже, намертво вмерзли в кожу. Долго еще продолжаться этой немой сцене?
      Соседка опять вздохнула — на сей раз куда более искренно — и воздела к небу глаза.
      — Меня зовут Вера, — сказала она, вновь посмотрев на Егора. — Будем знакомы.
      Ее внезапный миролюбивый тон совсем сбил с толку. Любезничать с ней не было ни малейшего желания! Больше того — вся эта ситуация с каждым мгновением все сильнее и сильнее раздражала Егора.
      — Спасибо за сигарету, — грубо ответил он ей и крутанул колеса коляски, заставляя ту в один мах перескочить порог.

      Компьютер тихо жужжал, включаясь и загружая операционку. Работать в таком состоянии — поганое дело, но чем еще заняться? Дома, кроме вечного бардака, смотреть было не на что, на улицу Егор не выходил уже несколько лет (и даже не тянуло), из доступных развлечений оставались только прелести интернета. Иногда он читал книги или смотрел фильмы, но большую часть времени, когда не напивался в слюни, работал. Это давало хоть какое-то смутное ощущение, что все было не зря. Да и вообще заставляло каждый день открывать глаза и подниматься с дивана.
      Нет, он не ставил себе никаких высших целей. Он вообще не пытался искать ни в чем смысл — это было слишком горько и тошно. Он просто делал то, что от него требовалось, получал за это материальное вознаграждение — и оставался доволен: и собой, и заработком.
      Понемногу фрилансить он начал еще, когда мать была жива. Она была почему-то против — старалась его ограждать от всего. Но сидеть в четырех стенах, каждый день слушая ее ласковые причитания, видя, как заботливо она подносит ему всегда свежую еду и горячий чай и чуть ли не кормит с ложечки, было еще омерзительней, чем гулять с ней по улице, когда она катила его коляску, а прохожие отводили глаза при виде него, но исподтишка все же пытались разглядеть.
      Димка, его школьный друг, настаивал, что нужно заниматься хоть чем-то. Он притащил и собрал Егору первый комп, научил им пользоваться, оплачивал счета за интернет, помог зарегистрироваться на фрилансерских сайтах и записал на онлайн-курсы графического дизайна. С этого все и началось.
      Егор с детства любил рисовать. Когда он учился в первом классе, мать, заметив это пристрастие, отвела его в художественную школу — которую он благополучно забросил в старших классах, променяв на секцию каратэ. Кто бы мог подумать, что спустя столько лет это детское увлечение поможет не сдохнуть от голода.
      Впрочем, насчет последнего Егор уверен не был. На днях он закончил несколько крупных проектов, за которые обещали солидное вознаграждение — спустя пару недель, но вот на банковской карте у него оставались сущие копейки, которые они и пропили вчера с Михалычем без остатка. И, что хуже всего, все запасы круп и консервов, которые имелись дома, закончились тоже — еще на днях. Егору следовало бы позаботиться о том, чтобы пополнить их, но на душе было настолько гадко, что голодная смерть виделась не самым плохим вариантом.
      Выйдя в интернет, он просмотрел сообщения на электронной почте и на фрилансерских сайтах — предложения о сотрудничестве. У Егора был неплохой рейтинг и куча положительных рекомендаций. При всех своих запоях он очень ответственно относился к работе, всегда в сроки выполнял договоренности и старался всячески ублажить заказчика — даже самого маразматичного.
      Вникать в суть каких-то крупных и серьезных проектов у него сейчас не было ни сил, ни желания, поэтому он выслал ответы нескольким заказчикам, которым требовалось обработать ряд фото для рекламы. Это хоть и небольшой доход, но быстрый. И без лишнего геморроя.
      На почте он обнаружил письмо от одного из издательств, с которым сотрудничал на предмет создания иллюстраций, обложек и прочего. Тамошний редактор сообщал, что от Егора требуется полное оформление книги для некой В. Сазоновой, с которой ему, якобы, уже доводилось работать. Егор потер виски, силясь вспомнить, когда эта работа имела место быть — безрезультатно. Следующее письмо было как раз от этой авторши, судя по тому, что в имени отправителя стояла ее транслитированная фамилия. Недолго думая, он открыл ссылку со всей историей их переписки.
      Ага! Теперь стало понятней. Пять лет назад он делал оформление для парочки ее романов. Ну, как романов… редкостной такой графомании, которая составляла основную массу книг, выпускаемых в свет этим издательством. Потому переписка Егора с той девицей и состояла большей частью из ругани, претензий и обоюдного троллинга. Он, в ту пору еще идеалист, пытался доказать авторше несостоятельность, наивность и вторичность той ереси, которую она изливала в своих опусах. Авторша же, в свою очередь, пыталась доказать Егорову ограниченность и предвзятость.
      С тех пор прошло много времени, и он понял, как был неправ. Деньги — есть деньги. Работа — есть работа. Хочешь денег — делай работу и не пытайся никому ничего доказать. Сколько раз, выполняя различные заказы, он натыкался на полнейший бред: выполнив все в соответствии с требованиями клиента в мельчайших деталях, он получал в ответ: «Это совершенно не то, о чем мы вас просили. Нужно переделать с нуля». И далее шел длинный список требований, отличавшихся от изначального запроса, как Солнце от Луны.
      Этой самой Сазоновой он отписал, что готов к сотрудничеству, попросил выслать те эпизоды, по которым ему нужно рисовать иллюстрации, и описание того, какой она видит обложку.
      Доколупал немного простеньких заказов, на которые подписался в последнюю неделю, и отправил результаты заказчикам.
      Монотонная работа расслабила и успокоила, хоть и не так хорошо, как сигареты. Егор привык курить, когда работал. Возле компа стояла пепельница и пара пол-литровых банок, под завязку набитых окурками. Все-таки пришлось пустить в ход и бычки — самые длинные. Не сказать, что это сильно помогло, но все же лучше, чем совсем без сигарет.
      Похмелье в итоге вышло на финальную стадию, и отправив свои работы последним заказчикам, Егор понял, что вот-вот отключится. Добираться до дивана не было ни желания, ни сил, поэтому он просто уткнулся в скрещенные возле клавиатуры руки — и уснул.
      Очнулся уже на закате. Комнату заливало алым, и начинало темнеть. В животе урчало. Невыносимо хотелось есть.
      О том, что из продуктов дома не оставалось ничего, Егор знал. Но надежда, что хоть где-то в шкафах завалялся пакет бомжовки или в морозилке случайно залип, незамеченный, пяток пельменей, не оставляла до последнего. В очередной раз за день он осмотрел в кухне каждый уголок. И в очередной раз — попусту. Он бы сейчас был рад, как родимым, тем самым соленым огурцам с плесенью, которые они с Михалычем употребили накануне. Но в банке болтались, увы, только разрезанные дольки чеснока, хрена и хреновых же листьев — хреново! Но Егор заглотил все, что смог поймать в теплом, простоявшем весь день возле кухонного стола плесневелом рассоле. Голод не тетка — не зря говорят.
      Добравшись до телефона в прихожей, Егор набрал Михалычу на мобильный. Тот был выключен. Позвонил на домашний. Трубку взяла Михалычева жена. Она обложила Егора трехэтажным матом и потребовала больше не беспокоить ни ее, ни супруга — никогда. Она делала так раз в несколько месяцев — под настроение. Запирала Михалыча дома, выпуская только на работу, и сажала его на безалкогольную диету на пару недель.
      Плохо. Очень плохо. Просто отвратно. Михалыч часто давал Егору взаймы — на еду и выпивку. И Егор Михалычу тоже — на бухло. С задачей прокорма главного дворового алкаша его жена прекрасно справлялась самостоятельно. Добраться до магазина Егор без чужой помощи не мог — а помощи ждать было не от кого. Он обычно засылал за покупками Михалыча, снабдив его своей банковской картой и пожеланиями касательно продуктов. Но карта сейчас была пуста, а Михалыч недоступен на ближайшую неделю точно. Что делать — Егор не знал.
      Он поколупался еще с несколькими заказами, которые одобрили ему после утренней рассылки, но результатом был недоволен. С голодухи плохо работала голова, а руки тряслись хуже, чем с похмелья. Меню графических редакторов плыло перед глазами, требуемый заказчиками креатив не рождался ни в сильных муках, ни в очень сильных, а пустой желудок дергало от спазмов.
      Через приоткрытую дверь балкона потянуло сигаретным дымом. С ума сойти! Никогда так не хочется курить, кроме тех случаев, когда курить нечего. А еще хуже — слышать запах табака в такие моменты!
      Сам не до конца понимая, что делает, Егор вытащился на балкон — вслед за вожделенным ароматом.
      Соседка, конечно же, курила. Все в том же цветастом махровом халате. На сей раз с распущенными волосами. Она обернулась, услышав грохот коляски, перевалившейся через порог.
      От холодного воздуха снова побежали мурашки. Егор опять не накинул на себя ничего из теплой одежды.
      От взгляда соседки, опять внимательного, изучающего, стало не по себе. Он таких взглядов не терпел. Равно как и тех, что бросались украдкой на улице от случайных прохожих, которым было и жалко, и интересно одновременно. Он ненавидел за это людей — за то, как они смотрели на него. Нет, за то — что просто смотрели. А смотрели они всегда не так, как на обычного, здорового человека.
      Вся глупая, необдуманная решимость, что привела на балкон, мигом иссякла. Егор развернул коляску, желая убраться назад, в квартиру. И пусть это будет донельзя тупо смотреться со стороны! И пусть курить будет хотеться еще невыносимей!
      — Держи! — Услышал он голос соседки. Чуть повернув голову в ее сторону, он увидел, как она, перегнувшись через перила, протягивает ему пачку сигарет и зажигалку.
      — Ты считаешь, у меня дома курева нет? — грубо ответил Егор.
      — Если есть, то почему не куришь? — с улыбкой поинтересовалась соседка.
      — Не хочу! — соврал он.
      Она ухмыльнулась и выдохнула дым после очередной затяжки. От запаха табака закружилась голова и затряслись поджилки.
      — Так ты будешь брать или нет? — спокойно спросила она, все еще держа сигареты и зажигалку на вытянутой руке.
      Егор медлил. Ему не нравилась эта девица. И подачки ее не нравились тоже. А от собственной слабости становилось и вовсе противно и гадко.
      — Давай, — сдался он наконец.
      Вожделенный дым сладкой патокой разливался в легких. Соседка курила более дорогие сигареты, чем те, к которым привык он. Выбирать не приходилось — доход был решающим фактором. Но от этого нового более насыщенного, яркого и приятного вкуса он ощущал невероятное блаженство. Или просто дело было в долгом воздержании?
      Егор надеялся, что после пары затяжек чувство голода отступит, как случалось иногда, но проклятая соседка, видать, как раз кашеварила — из ее кухни доносился невыносимый аромат мясного бульона, и желудок предательски громко заурчал.
      Соседка, как раз было отвернувшаяся, снова покосилась на Егора. Вот еще не хватало!
      — У меня борщ почти доварился. Будешь? — спросила она.
      Егор чуть не поперхнулся от ее тона, такого будничного, будто они чуть не каждый день ели за одним столом.
      Он заставил себя поднять на соседку взгляд и посмотреть ей в глаза.
      — Слушай, давай обойдемся без благотворительности, ладно? — сквозь зубы процедил он. — Не нужно мне никаких подачек! У меня кончились сигареты — и все! Но я могу себя сам прокормить.
      — Ладно, — легко согласилась она, разведя руками в примирительном жесте.
      «Вот и отлично!» — зло подумал Егор, отвел взгляд и затянулся сигаретой. А желудок при этом выдал руладу погромче прежних.
      Соседка поджала губы, пряча улыбку, и, не докурив, нырнула к себе на кухню.
      Егор выдохнул и немного расслабился — в чужом присутствии он был как иголках. Поднял глаза к небу, с интересом рассматривая его и поеживаясь от холода. За зиму неба не довелось увидеть ни разу, хотя в нескольких проектах требовалось отрисовывать облака. Егор делал это по памяти и фотографиям вполне успешно, но все же стоило освежить впечатления.
      — Дерз-жи, — из-за зажатой в зубах сигареты соседка немного шепелявила. В одной руке у нее была тарелка с борщом, в другой — ложка и кусок хлеба.
      — Я же сказал, не надо мне никакой благотворительности… — медленно, ощущая, что от злости начинает трясти, начал Егор.
      — Так! — деловито осадила его соседка. Перехватила поудобнее хлеб и ложку и парой освободившихся пальцев вытащила сигарету изо рта. — А мне тут не надо сцен оскорбленной невинности! У меня на плите целая кастрюля борща, я ее все равно не съем одна, а меньше варить просто не умею. И в одиночку мне есть скучно. Так что давай не приплетать никакую благотворительность — просто сделай доброе дело и составь мне компанию за ужином. Бери! — она протянула дымящуюся ароматную тарелку. — А я пока себе налью.
      Егор был настолько ошарашен, что не нашел слов для отказа. К тому же от ее варева исходил такой безумно притягательный аромат! В очередной раз сдавшись, он принял и тарелку, и ложку, и хлеб.
      — Я не люблю борщ. И вообще супы, — проворчал он, когда соседка уже развернулась, чтобы уйти назад в кухню.
      — Ну, извини, — она развела руками. — Когда-нибудь я открою свой ресторан и тогда сделаю блюда в меню на выбор.
      Супы Егор и впрямь не любил. При всем его уважении к кулинарным талантам матери, эта, на ее взгляд, обязательная составляющая рациона вызывала если не приступы тошноты, то устойчивую, годами закрепленную неприязнь.
      Сейчас, впрочем, есть хотелось так сильно, что было не до вкусовщины. Да и после смерти матери Егор едал и не такую гадость.
      Поставив тарелку на колени, он сразу зачерпнул ложкой темно-красный бульон и отправил в рот. Вкус оказался… божественный! Иначе не сказать. Он даже не заметил, как проглотил всю порцию и кусок хлеба впридачу.
      — Добавки? — Услышал он соседкин голос. Она изумленно выглядывала со своего балкона, держа в руках другую тарелку — наполненную — и уже без сигареты в руках.
      Егор тоже посмотрел на нее. Наверное, растерянно. Потому что не знал, как ответить. Да, он хотел еще. И да, просить было стыдно и противно.
      — Давай тарелку, — вздохнула она, протянув руку.
      Егор молча повиновался. Взамен она отдала ему свою и скрылась из виду.
      Вторую порцию удалось растянуть до появления соседки. Свою тарелку она каким-то чудом утвердила на перилах и, придерживая одной рукой, тоже принялась за еду.
      — Вообще-то суп подают на обед, а не на ужин, — пробурчал Егор, облизывая губы после очередной ложки борща.
      — То-то я смотрю, ты его так уплетаешь, — бесцветно бросила соседка, покосившись в его сторону.
      Претензия была глупой — это факт, Егор и сам понимал. Он бы сейчас и от корки черствого хлеба не отказался — не то что от двух полных тарелок такой вкусноты. Но как же его раздражала эта девица! Он ничего не мог с собой поделать.
      — Спасибо, — проговорил он нехотя, возвращая ей пустую тарелку и ложку.
      — Да не за что. — Она пожала плечами. — Еще будешь?
      — Я наелся, — помотав головой, честно ответил Егор. — Правда.
      — Хорошо, — кивнула она. — Если что, я долго спать не ложусь. И борщ еще остался.
      Егор поморщился. Что это все, черт возьми, значит? И как это понимать? Как ему вообще на это все реагировать?
      — Нет… не нужно, — потирая виски, произнес он. — Просто дай пару сигарет — и все.
      — Ладно. — Соседка протянула ему свою пачку. — Бери.
      Там оставалось меньше половины, но это и так было больше, чем то, о чем Егор даже мог мечтать. Он помедлил, раздумывая, но все же забрал пачку.
      — Спасибо.
      — На здоровье, — улыбнулась соседка.
      А она юмористка, однако!
      Он молча развернул коляску к балконной двери, а потом, пересилив себя, взглянул на нее и холодно сообщил:
      — Меня зовут Егор.
      — Очень приятно, — без лишних любезностей откликнулась она и на сей раз даже не улыбнулась.
      Егор как можно быстрее заставил коляску преодолеть порог и плотно закрыл балконную дверь.