Набросок незаконченного произведения

Набросок незаконченного произведения

     Я просыпаюсь глубоким вечером; солнце дает знак, убрав горячую руку с герба, водруженного на шпиль высочайшей башни моей обители. Пасть о четырех клыках, двубородый ключ внизу и лунный серп вверху – мишень для проклятий двуногих, вожделенная добыча для сильных и сведущих. Смолкает птичий грай, и зверь прекращает выть в окрестных лесах. На землю падает мертвящая тишина. Волки в оврагах и норах, летучие мыши в глубоких пещерах, филины и совы в чащобах и даже косматые медведи в зимних берлогах – никто не смеет подать голос без моего повеления. Мне повинуются все существа ночные и тайные, люто ненавидящие свет и выползающие из укрытий только чтобы предстать перед ликом Бледного Светила.
     Оно раздвигает тяжелые облака больным, мутно-желтым светом, обнажая каждую трещинку на угрюмых стенах, вырубленных в гранитной скале. Тянутся вверх старческими пальцами контрфорсы, обжимая высокие витражные окна, впившиеся острыми верхушками в следующие этажи. Наваливаются друг на друга неумолимой тяжестью стены и башни, лезущие по склонам и уступам. Смотрят невидящим взглядом вокруг василиски и горгульи, восседая на углах и парапетах. Высоки утесы Черной годы, далеко с них видно. Несокрушимым кряжем возвышается она над равниной, поглощают свет ее бока, опаленные дыханием древних ящеров. Бдительно стерегут покой крепости каменные стражи. Не пройдет мимо случайный путник, дикий конь не проскачет и мышь-полевка не пробежит незамеченной.
     Мой замок – мой дом.
     Никто не смеет проникнуть в него при свете дня, хотя двери не заперты и зияющие в стенах бреши приглашают войти. Полны сокровищ кладовые, открыты сундуки с драгоценностями и золотом, гнутся оружейные стойки под тяжестью боевой брони и мечей – только бери! Но знает каждый – стоит унести с собой что угодно, хотя бы малейший камешек, выпавший из древней кладки, как наказание становится неизбежным. И страшным. Притащивший ворованное в свой дом приглашает меня в гости. Без приглашения прихожу и поступаю с наглецом по своему хотению – забираю жизнь или оставляю подарки, которые никому не задарить обратно. Обрываю уши, разлохмачиваю щеки, отрываю конечности как мальчишка, калечащий кузнечиков. Но могу поступить иначе. Украденное становится моими глазами и ушами. Безумен всякий, кто кинет этот камень в раствор соседу или закопает на соседском участке, шепча под нос проклятья. Презрев его наивную помощь, расширяю свои владения – вижу и слышу все, что происходит рядом, и являюсь без спроса.  
     Разорванный узкий мост над бездонным ущельем, словно рассеченный ударом гигантского мечника. Не признать его в безобразной каменной куче на самом дне – исчезли умельцы, творившие великих боевых големов, царивших на поле брани, истаял и рассыпался прахом чудесный  меч. Иссяк и мой род – не взмывают над шпилями и башнями тысячи и тысячи нетопырей, не раздаётся над ними неслышный человечьему уху писк, не расползается вокруг дикий ужас, от которого опытные воины бегут без памяти, обмочив штаны и побросав оружие, а вышколенные боевые кони свирепо храпят и грызут стальные удила желтыми зубами.
     Мой дом – моя крепость.

...

     Моя крепость – мой склеп.
     Нет у меня иного.
     И не будет.
     Стою на высокой дозорной площадке, плащ чернее воронова крыла на моих плечах. Когда-то здесь жгли сигнальные костры. Теперь о старом кострище напоминают только закопченые камни. Сквозь щели в кладке пробивается пожухлая трава. Воздух чист, холоден и свеж.
     Время!
     Бросаюсь вниз, прямо в густую хмарь, накрывшую исполинский ров вокруг моей твердыни. В ноздри бьет зловоние – трупный запах вперемешку с испарениями вонючих курильщиков на дне ущелья. Давным-давно иссохла в нем вода, и сделалось оно прибежищем голодных и злых духов, мерзостных демонов, терзающих душу и плоть всякого смельчака, дерзнувшего преодолеть провал, провесив веревки промеж неверных камней. Не знают они ни сытости, ни жалости, вечно обреченные скитаться среди сухой, неплодной земли. Горе пожелавшему совладать с ними, утолить их вековечную алчбу чарованием или жертвами!
      Взмываю в зенит, вгрызаясь в грязные клочья облаков, неустанно гонимые вглубь материка. О, как ненавидит меня ветер, несущий мои кожистые, грубые как наждак крылья! Как презирают меня тучи, скрывающие ночное светило! Будь на то их воля, рухнул бы я оземь, сжёг бы меня на лету грозовой разряд, испепеляющий вековые деревья, поглотила бы мое тело земля своей ненасытной пастью, разжевала бы, перемолола булыжными челюстями! Но покорны стихии Создателю. Не желает он погибели живущим на земле. Не противится моему ночному царствию и моей противоестественной жизни – вечной, как свернувшаяся в кольцо змея, от природной жадности и глупости пожравшая саму себя.
     Под крылом расстилаются поля, виднеются огоньки деревень. Закладываю вираж, невозможный для птицы. Умение мое корежит мировые законы, диктуя направление полета. Только над временем я не властен.
     Нужно спешить.
     Огней внизу становится больше – начинаются обжитые места. Я освободил крестьян на двадцать лиг кругом от налогов и податей, заменив денежные подношения своей кровавой данью. Каждое новолуние я выбираю новую девицу, и утром она обнаруживает на шее две крошечные ранки. Однако не помнит ничего о произошедшем ночью – все поглощает жадное болото сна без сновидений. Затем мои визиты становятся все более явными. Я открываю ей свою суть, бережно и неспешно, пока она не начинает желать меня сильнее любого смертного. Мужская любовь становится для нее пресной – какой смысл любить куклу, привлеченную частичкой моей гипнотической силы, которой я щедро поделился с избранницей? Куклу, которой можно крутить как пожелаешь, удовлетворяя низменное влечение. Меня же она ждет как матери ждут сыновей с войны – терзаясь сомнением, приду я следующей ночью, или оставлю ее одну в холодной постели. Целый месяц я сыплю зерно страсти в жернова ее влечения, а затем освобождаю.
     Некоторые выбирают гибель.
     Дважды в год, когда солнце идёт на перелом, я забираю ребёнка. Мальчика или девочку – неважно. Жаловаться бесполезно, можно лишь продать дом, собрать скарб, погрузить семью на телегу и бежать. Местные феодалы, погрязшие в междоусобицах, давно смирились. Они жгут и разоряют селения друг друга, обращают людей в рабство без счёта, но не смеют послать ни одного солдата к моим заповедным границам. Ибо я взял в удел Смерть, и никому не достанет сил состязаться с Ней.
     Я – последний.
     На краю горизонта проступает большой город. Обиталище жирных червей, сосущих все соки из тяглового люда. Верно говорят простолюдины – если завтра выползет из упокоищ Багровая смерть и примется пожирать дома один за другим, вельможи и не почешутся. Разве что закатят пир побогаче, чтобы лесть холуев и песни придворных музыкантов заглушили страшный рев и стоны умирающих. Такое бывало не раз. Мои глаза открылись, когда далекий предок властителя этих земель коварством захватил престол, умертвив родного брата в его опочивальне. Я впервые встал на крыло, когда братоубийцу посадили на заслуженный кол, заботливо закругленный сверху по совету лейб-медика. Впервые дивился бессмысленной кровожадности людей, когда войска семи королевств сошлись в битве за континент. С той поры минули век и век – память о побоище хранят только королевские архивы, да редкий менестрель споет о нем, ударив умелой рукой по струнам.
     Мой народ ценит кровь и уважает ее, чураясь ненужного кровопролития. Кровь – это наша жизнь, наша сила… наше всё. На счастье, земные колдуны все как один невежественны, а белобородые профессора, заседающие в столичных академиях Высокого волшебства, слишком закоснели в своих взглядах. Малая капля творчества, научной мысли и желания познать источник нашего могущества, и я был бы в большой беде. Пожалуй, людская глупость хранит меня лучше всякого ведовства.
     Город уже распростерся передо мной, словно приведенная на убой жертва. На его черной сковороде копошатся бледно-розовые комочки. Я наблюдаю за ними с невероятной высоты, выписывая спирали в сиренево-фиолетовом небе. Не смотри на меня, звездочет, сквозь увеличительную трубу! Не увидеть тебе темного ветра, дыхания ночи, царившего над миром в те забытые годы, когда человек осваивал строительство, приручал огонь и одомашнивал скот. Примечал движение солнца и луны, учился предсказывать погоду, время сева и жатвы, строил капища и кумирни. Ставил внутри идолов, чьи суровые лики нередко повторяли черты лиц моих братьев и сестер. С нами были сила, многочисленность и сплоченность. И еще истинное знание – сокровище, достававшееся людям ценой великой работы.
     Особенно много человечков рядом с одним особняком, сверкающим разноцветными огнями. Из окон льется музыка, смешанная с гомоном подгулявшей толпы. Вино не разбирает, кто перед ним – сановник или сапожник, – развязывая языки всем одинаково.
     Гости обязаны прибыть до восьми вечера. Опоздавший вынужден вернуться домой. Это позор, и мало кто желает его терпеть.
     Коршуном падаю в один из темных дворов, где бандиты обычно вершат расправу над обывателями, неосторожно засветившими толстый кошель в соседней лавке или пивной. Ни к чему пугать людишек сменой облика. Теперь я ронин, безземельный дворянин, надеющийся вырвать у судьбы свой кусок, орудуя мечом и острым разумом.  На мне подобающая случаю одежда и никаких украшений. Родной отец не оставил мне совершенно ничего, предоставив самому устраивать свое будущее. Таким меня будет знать всякий, кому я попадусь сегодня навстречу.