Надменное упование

Пролог

Последний удар аккомпаниатора по клавишам, и Ульяна резко замерла. Смычок застыл на струнах, вокруг парили крупинки канифоли. Они были особенно заметны в лучах закатного солнца. Струны всё ещё слегка вибрировали, она чувствовала это всем телом, начиная от подбородка, лежащего на подбороднике скрипки, и заканчивая руками, слегка напряжёнными от недавней игры.

Сердце до сих пор колотилось, и она не в силах его унять. Все мысли пропали. Всё, о чём она думала секунду назад, просто исчезло. Губы даже слегка подрагивали от страха, который её охватил, когда она, наконец, поняла, что всё. Всё, это конец.

Она опустила скрипку, держа за гриф и смычок, крепко сжимая пальцами колодку, обернулась на человека, сидевшего за роялем.

Её губы дрожали, но она сдерживалась. Сдерживалась, чтобы не заплакать, не закричать и не забиться внезапно в истерике прямо у его ног.

— Это была последняя наша репетиция, — тихо сказал Вернер, смотря куда-то в пустоту и крепко сжимая кулаки на клавиатуре рояля.

— Да, — так же тихо и так же безэмоционально ответила Ульяна. — Последняя.

Вернер, наконец, убрал руки с клавиш и немного повернулся на стуле в её сторону.

Он смотрел на неё своими прекрасными серыми глазами. О, они выражали столько боли, столько надежды и столько убийственной ненависти. Ненависти, которая, быть может, сможет заглушить то, что вызывало эту мучительную боль.

— Я люблю тебя, — тихо прошептал он сквозь зубы, еле проговаривая слова. Надежда в его словах перекликалась с надменностью, потому что он знал, что она никогда не ответит взаимностью на эту такую важную фразу.

— Нет, — слёзы, наконец, брызнули из глаз Ульяны, рука сильнее сжала потёртое древко скрипки. — Не смей так говорить.

«Скажи, что это неправда. Скажи, что ты всем сердцем ненавидишь меня. Что при каждом моём вздохе тебе хочется уйти как можно дальше и никогда больше меня не видеть», — хотелось закричать ей, продолжая фразу. Чтобы он понял, что она испытывает то же самое. Чтобы сделать ещё больнее, чем есть. Ведь если будет больнее, может, они не выдержат. Не выдержат и, наконец, она сможет обнять его. Нет, хотя бы просто дотронуться.

Но она не в силах это сделать. Она видела, что он хочет её ненавидеть. Наверное, ещё больше, чем она сама. Эта ненависть, которую он специально пытался разжечь в себе, быть может, поможет им наконец расстаться.

Вернер встал и подошёл ближе. В его глазах стояли слёзы.

О, она так часто видела его слёзы. Даже чаще, чем свои, наверное. Каждый раз это разрывало ей сердце. И заставляло ликовать. Ведь ей открылся Вернер Безруков. Её самый любимый человек. Он позволил ей смотреть на то, как плачет и страдает. На то, как крушит всё в ярости. Наверное, она была единственной, кому он показал всё это.

— Я хочу тебя обнять, — тихо прошептала Ульяна, хотя совсем не это хотела сказать.

— Нет, — шепнул в ответ он.

Но она давно знала, что в их отношениях «нет» не всегда значит «нет». Она сама недавно ответила так же, хотя чувствовала совершенно другое.

Ульяна мягко обняла Вернера за талию и прижалась щекой к его груди. Слыша, как бешено бьётся его сердце. Чувствуя даже через чёрную рубашку, как по телу пробегает еле заметная дрожь, и ощущая его прерывистый выдох.

Безруков обнимал её так же осторожно, еле касаясь. Почти невесомо дотрагиваясь холодными пальцами. Так, чтобы она не слышала, тихо вдыхал запах её волос и прикрывал глаза, наслаждаясь минутной слабостью, этим чудным прикосновением. Если бы только ему хватило смелости, если бы она позволила ему, он бы никогда не прервал этот миг.

Солнце опускалось всё ниже и ниже, а тьма окутывала студию, в которой они репетировали.

В кроваво-красном свете заката стояли музыкальные инструменты: несколько гитар, барабаны и контрабас. У окна, достаточно большого, чтобы с улицы увидеть половину студии, и достаточно старого, чтобы стекло издавало тихий звук даже от небольшого ветерка, стоял большой, занимавший много места чёрный рояль. Он гордо блестел на солнышке, резко контрастируя с облупившийся краской рамы окна. Даже пол и тот был старым и скрипучим, а стены там и тут оклеены звукоизолирующими панелями прямо поверх давно выцветшей и пожелтевшей краски.

Когда Ульяна пришла в эту старую и не очень красивую студию, не могла даже представить, что встретит тут самого важного человека в своей жизни. Иногда тусклые стены нагоняли на неё апатию, но силуэт Вернера, сидевшего за роялем в свете ярких лучей солнца, всегда завораживал. Она так любила смотреть на то, как он играет. Он даже не представляет, насколько прекрасен, когда занимается любимым делом.

— Надеюсь, мы больше никогда не увидимся, — прошептала ему в грудь Ульяна и выпуталась из его рук.

— Я тоже, — кивнул Вернер и быстро, чтобы она не заметила, смахнул слезу.

Но она заметила. Всегда замечала.

И Ульяна поняла, что не только она имела в виду совершенно другое.

Сколько же в ней теплилось надежды на то, чтобы увидеться снова. Коснуться его, обнять, прижаться к нему всем телом, поцеловать. Но это невозможно. Мысли, роившиеся в голове, и безумный страх постоянно подгоняли её убежать от Вернера настолько далеко, насколько это возможно.

Ульяна как можно быстрее уложила скрипку в чехол и ушла.

Пока не передумала. Пока не кинулась в обратную сторону, к нему.

Навязчивая мысль вопила о том, что душа и сердце Ульяны остались там, рядом с чёрным роялем, стоявшим в свете заката. Рядом с прекрасным клавишником, который заставлял её сердце трепетать даже сейчас, когда она навсегда распрощалась с ним.