Нам по двадцать лет

Нам по двадцать лет

Я вижу по ночам окровавленные руки и горящую землю, воскресаю в пустой комнате под грохот ракетных залпов. Глотаю воду из металлической кружки – стеклянную разбил. Июльская ночь не приносит прохлады.

В продуктовом кассирша поджимает губы, спрашивая паспорт. Я отдаю последнюю пятисотку: завтра меня вышвырнут со съёмной квартиры. Контуженная голова сдавлена болью, мне всё равно, в какой день оборвётся лето. Мои виски не светлые – седые, мне двадцать лет.

Ты пятишься от троих в подворотне, шаришь по кнопкам домофона. Кулак рыжего окутан синим: силовой шокер. Я безоружен. Замахиваюсь молча: вывихнуть локоть, ударить в челюсть, под дых, с разворота – пакетом с бутылками в лицо. Кровь и водка заливают чужой оскаленный рот.

Ты стаскиваешь капюшон с вихрастой головы и протягиваешь руку с насмешливым: «Водку не жалко. Я – Игнат. Чай будешь?» Ладони твои сухие и холодные, как шкура змеи.

Я отвечаю: «Не ходи по ночам, Игнат. Будем знакомы: Александр». Ты смеёшься горько и ломко, щуря синие до черноты глаза.

В твоей квартире пахнет пылью и старым деревом. Ванна в ржавых потёках, в кабинете – монитор на пол-стены и стеллажи от пола до потолка. Я трогаю серебристый пластик: чуть прохладный, вибрирует. Я опознаю его с закрытыми глазами, из такого сделан мой истребитель. Нейросеть слишком мощная, чтобы установить в доме законно – а у тебя три модуля.

Шлем для прямого контакта лежит на столе, вычищен до блеска. Походит на выбеленную временем кость.

На столе одна чашка. Ты достаёшь из серванта фарфоровую, белую с золотой каймой, и спрашиваешь: «Штурмовик?» Я отвечаю сквозь зубы: «Истребитель» и поднимаюсь, чтобы уйти. Но ты говоришь только, что любишь гулять по ночам и два раза попадал в больницу. Я сажусь обратно.

Тебе легче дышится по ночам; сутки за монитором и в шлеме изнуряют разум. Мне нечего возразить.

Программисты берегут свои мозги, хакеры – мозги и свободу. Ты выводишь моё досье на экран и требуешь пояснений: «Не подался в легавые. Почему?»

Я отвечаю, что не пригодился.

Ты распахиваешь дверь в спальню с зачехлённой мебелью и разрешаешь читать свои книги. На полках в кухне нет алкоголя. Я ненавижу уборку, но прошу ведро и тряпку.

У тебя короткая чёлка и длинные пальцы, ты выплетаешь реки кодов и цифр, как гимнастки крутят бесконечную ленту. В чате сайта-однодневки английский текст – название зарубежного банка, чей счёт требуется взломать.

Однажды тебя найдут и уничтожат, свои или чужие, но ты лишь усмехаешься. Ты любишь риск, который выбрал сам.

Тебе двадцать лет.

Я разбиваю нос подонку с ножом в час ночи за гаражами. Ты не меняешь квартиру, ты здесь родился. Я хожу за хлебом и мясом днём, пока ты спишь, и больше не беру с собой паспорт. Прохладный ветер треплет мою рубашку. На парковке, в кущах сирени, белеют крылья спидеров. Я долго смотрю на них, вспоминая, как рушился в пике навстречу рыжей горящей земле.

Мне не хватает полётов.

Ты часами не встаёшь из-за монитора.  Надеваешь шлем прямого контакта – и превращаешься в призрака. Невидимый и ускользающий, как летний ветер, блуждаешь по Сети. Глядишь в чужие окна.

Иногда мне кажется, что весь ты – бледные до синевы пальцы и тёмные глаза, в них падаешь, как в бездонное небо над горами. Отсветы дьявольского разума мечутся в глубине. Я избегаю твоего взгляда. Окликаю, чтобы ты обернулся. Хочу понять, почему ты мне веришь. Почему доверился я.

Мне снится: ты идёшь по выжженной земле, будто заговорённый, и лазерные трассы ложатся мимо. Я иссушен войной, ты – выбранным однажды одиночеством. Я не наёмник, я умею только служить. Ты достаёшь мне нелегальный пистолет и каждый вечер завариваешь чай с мятой.

Мы – костыли друг для друга, нам по двадцать лет.

Ты смотришь на выцветший в сумерках город. Отсветы фар ползут по ковру, подбираются к твоим ногам. Белёсый свет монитора лижет спину, ты встряхиваешь кистями, как хирург или музыкант, готовясь взять этот мир за глотку. Снова. В бессчётный раз.

Я больше не ищу ответов.

Твои просьбы звучат, как приказы, а приказы походят на дары – смертельно ядовитые, хрупкие, как дорогой фарфор. Я уже готов убивать за тебя и для тебя, но ты человек из тени. Бесплотный дух. Ты думаешь за себя и за других; твоя война – не перестрелка. Ты рушишь финансовые пирамиды мысленной командой для нейросети, и кто-то по ту сторону экрана пускает себе пулю в висок.

Ты – химера из параллельного мира, невидимый охотник за душами, которые презираешь.

Просыпаясь, ты приглаживаешь волосы мокрой рукой и улыбаешься зеркалу. От этой улыбки кровь стынет в жилах. Я не вернусь в реальность своих кошмаров, потому что у меня есть ты. Ты нужен мне, как воздух, это не романтика – жестокость.

Люди боятся. Кто-то уверен, что обратиться к тебе – верная гибель, но алчность и зависть затмевают их разум. Они выходят на связь. Просят об услуге. Ты принимаешь заказ, глядя в монитор цепко и холодно, синие глаза твои блестят, как стекло. Я чувствую людской страх, сидя за твоей спиной.

Они переводят на твой счёт баснословные суммы, пытаясь откупиться на будущее, не зная, что на деньги тебе плевать. Они подсчитывают состояние конкурентов и нанимают телохранителей. Пугаются солнечных бликов на стекле. Превращают свою жизнь в ад.

Ты управляешь преисподней. Ты флейтист из Гамельна, кукловод из страшной сказки. Играешь на людских страстях, как пианист-виртуоз, твой ноутбук – фортепиано и оркестр сразу. Кладёшь тонкие, нервные пальцы на клавиатуру и овладеваешь миром, как музыкант – залом. Что-то из теории игр, что-то из теории хаоса.

Тебе тесно в рамках математики, ты расчерчиваешь будущее кодами и графиками, клеишь на стены на жёлтых листах. Хочу спросить: цвет безумия взят специально? Но ты малюешь поверх цифр зубастые смайлы, и я не решаюсь заговорить.