Электрические лампы (разные: и вытянутые как палки, и круглые, похожие на плоды деревьев) Айна уже видела. И машины (грузовики, с утробным рёвом проползающие через деревню раз в несколько дней) её, конечно, не удивляли.
Однажды она сама ехала в таком грузовике, но помнила поездку плохо - сильно болела, родители везли её в больницу (там Айна и насмотрелась на электрические огни, и узнала, что бывают каменные, в несколько уровней над землёй, дома).
Так что поначалу рассказ чужаков о жизни в огромных деревнях за большой водой (где всегда светло от ламп, у всех людей есть свои собственные машины, и живут они в домах, поднимающихся к облакам, выше самых больших деревьев в лесу) оставил её равнодушной. Не заинтересовали и прочие чудеса, вроде коробки, из которой слышался чей-то голос (чужаки уверяли, что говорит человек в столице - в десятках дней пути, но никто в деревне не был с ним знаком, и слушать слова вперемешку со свистом и треском не хотелось).
Но они продолжали рассказывать (хоть их пока слушали только из вежливости): живущие за морем ("белые" - такие же, как один из чужаков, раньше она слышала о них, но никогда не видела) не голодают, и дети у них почти никогда не умирают, и живут они вдвое дольше, чем жители деревни ("-Как? -Помнишь свою бабушку? Там... и она, и её мать ещё бы жили"). Люди начали перешёптываться, не веря, что такое возможно, не понимая, как такое возможно, и что делать если такое может быть... И когда один из чужаков сказал: "Вы умираете от засухи, а белые люди - жадные, не хотят помочь, надо пойти к ним и сказать: впустите нас и поделитесь" - многие были уже готовы отправиться в путь.
У Айны решение заняло чуть больше времени. Но когда она услышала, как люди в больших деревнях ("городах" - говорил белый чужак) смывают чистой водой в "унитазах" (что это такое?) свой кал, что-то в ней изменилось. В эту секунду Айна поняла - всё услышанное правда (ведь придумать такое было бы просто невозможно), и решила для себя - она пойдёт с чужаками, и её сын будет жить среди облаков, и у них будет свой источник воды и "унитаз"... А впрочем, она пошла бы в любом случае - засуха продолжалась, муж погиб, старший ребёнок умер, и младший наверняка не дожил бы до сытых дней сезона дождей.
***
Неприятно чистое и голубое небо обещало жаркий и душный день. Не так давно с вершины холма открывался прекрасный вид: свободное пространство до самого берега - полосы бледно-жёлтых песчаных пляжей, отделённых от невысоких дюн узкой полоской кустарников. Но уже две недели пляжей не существовало, зелёный и жёлтый цвета были стёрты, берег словно обуглился, почернев от чудовищного скопления людей. В мощный бинокль можно было наблюдать шевеление человеческой массы - словно зёрна чёрного перца, разбросанные по побережью, пересыпаются с места на место.
Сейчас Рон следил за одинокой фигуркой, уже несколько часов медленно приближающейся к их позиции.
- Ну что?
Он пожал плечами, и осторожно передал тяжёлый прибор лейтенанту.
- Сюда идёт, - подтвердил тот.
- А може, к суседям завернёт? - оторвался от игры в карты дядя Боб - грузный пожилой ополченец, проработавший всю жизнь на стройках, и видимо потому, единственный почти не страдавший от жары.
- Вряд ли, - ответил лейтенант, возвращая бинокль Рону, - прямо к нам топает и какой-то свёрток тащит.
Рон присмотрелся и с облегчением выдохнул:
- Командир, это же женщина... с ребёнком
Тут и Мики встрепенулся, отложил колоду карт, которую неспешно тасовал, подхватил с земли винтовку со снайперским прицелом, посмотрел:
- Точно - баба, а ребёнок там или что - как знать? Может, кукла со взрывчаткой. Мы к ней подойдём, а она как рванёт, - Мики усмехнулся, его мелкое личико сморщилось, из-за губы показались длинные как у грызуна резцы. К удивлению Рона, Мики нравилось прозвище "Крысёнок", и он словно нарочно старался ему соответствовать.
- Перестань, Мики, не видишь - вот ножки шевелятся, - сказал он.
- Ножки! - презрительно хмыкнул Крысёнок и обернулся к лейтенанту, - слушай, командир, давай я её шпокну: и нам спокойней, и тебе возни меньше - ни допроса, ни оформиловки.
- Ты крыса паршивая, это же мать с ребёнком, - процедил Рон.
- Не-а, Чистюля, это обезьяна с детёнышем ... или с бомбой, - отозвался Мики, прицеливаясь.
- Не стрелять, - приказал лейтенант и пояснил, - нет у них взрывчатки, они сами оружие хуже бомб.
***
Из деревни вышли (пешком конечно, но потом её, как и других женщин с детьми, несколько раз подвозили на грузовиках) чуть больше людей чем пальцев на руках и ногах. По дороге к ним присоединялись всё новые попутчики - и вскоре Айна оказалась бредущей в толпе, где было намного больше людей, чем пальцев на руках и ногах у всех жителей её родной деревни.
Поначалу еды хватало (Айна ела сытнее чем когда-либо в жизни) - раздавали чужаки (свои и белые) вроде тех, что приезжали в их деревню. Но шли дни за днями, и вот уже ночью поднялась новая молодая луна, и пищи становилось всё меньше. Айна вовремя почувстовала близость голода - и каждый день прятала кусок зачерствевшего хлеба (хлеба чужаков - сладковатого, из муки непривычно мелкого помола). Теперь у неё оставалась еда - достаточно, чтобы прокормить ребёнка, но хлеб ещё надо было сохранить среди менее предусмотрительных соседей. К счастью, Айна была молодой, сильной и отчаянной, достаточно красивой, чтобы нравиться мужчинам и достаточно умной, чтобы выбирать тех, кто мог принести пользу - шофёров и людей, которые могли защитить её, сына и их хлеб.