Наследница тьмы

Эпилог

Bсем известно, что наши привычки и взгляды

мыберем из детства.

Если ты боялся в детстве пауков, то это не значит

что, повзрослев страх куда-то чудным образом испарится.

И если ты не любил свою кузину Милику то, достигнув зрелости страстными чувствами к ней не воспылаешь.

Я росла в самой благочестивой семье этого мира. Наша семья была из рода аристократов, чем сильно гордилась. Хоть в наши времена аристократы были  чем-то типа антиквариата, пережитком прошлого, но маменька и папенька своими корнями гордились и ежедневно вспоминали столь значимый факт в разговорах. Моя матушка панна Ель Костровских была образцом доброты и порядочности. Она посещала приюты, кормила на улице бездомных животных, спонсировала лечение в бедных странах. Не одно светское мероприятие не проходило без моей маменьки. Её внешность говорила за неё. К ней тянуло людей, и она никому не отказывала. Огненно-рыжие волосы она всегда красиво заплетала, а в одежде предпочитала только яркие цвета. Все её наряды были легким воздушными с кучей оборок и рюшиков.

Папенька был служителем веры. Строгий серьезный, но не менее добрый и щедрый. Он верил в то, что Богиня воздаст всем за их деяния и явно метил на тепленькое местечко у её ног.

И на первый взгляд все было чудесно в нашей семье. Красавица жена, сильный и добрый муж, и крошка дочка. Но поверьте это только первый взгляд. Мои родители так много отдавали тепла другим, что на меня его просто не хватало. С самого детства я собирала его по крупицам. Забота родных заключалась в поцелуях перед сном и редких объятиях во время приёма. В остальном же была куча «ты должна», «так надо», «и не смей так делать».

Мне кажется, родителей угнетало, что они не могут обогреть дочь и по этой причине у меня с пяти лет была куча учителей. Маменька и папенька не заморачивались над тем, кто и что мне будет преподавать. Как сейчас помню к порогу приходил престарелый человек, которому по нашему миру оставалось ходить лет пять, протягивал отцу документы, тот с серьезным видом их просматривал и с улыбкой пожимал руку. Папенька не читал бумаг. Вернее не так он искал одно слова «преподавал» всё этого было достаточно, чтоб подпустить человека к дочери. Так что с пяти лет, а именно в этом возрасте мои предки решили, что я достаточно развита для самостоятельного обучения, мне забивали голову всем подряд, начиная от письма вымерших народов и заканчивая принципом работы желудочного тракта совы.

И всё же у меня было чудесное детство. В перерывах, правда, но чудесное. Плюсом моих преподавателей было то, что они часто засыпали, и я могла тихо сбежать. Если вы думаете что я сбегала на кухню или к детям на улицу, то вы сильно заблуждаетесь. Я была тихим ребенком. И чаще всего сбегала в родительскую библиотеку. Меня в неё манило, так как манит пропойцу - бутылка. Нет, я не любила читать, просто там на самой верхней полке было наследство, которое досталось от моей почившей бабки.

Стоит, наверное, рассказать о ней. Моя бабка – Артемизия Костровских, да поглотит её свет. Была, как то говорят черным пятном нашей семьи. Она была мамой отца, чем не раз его попрекала маменька. Артемизия жила в те далекие времена, когда женщин пригнетали и унижали, уж не знаю что творилось в её голове, но выйдя замуж, она не раз была замечена в черном колдовстве. Мой дед бросил Артемизию когда дяде не было и трех лет, а папенька ещё был в утробе. Бабка не отчаялась, отгрохала поместье и домик на самой живописной улице нашего города. Поместье позже перешло к нам, а вот домик облюбовала она. Я бабку не помню по той причине, что была совсем крошкой, когда её не стало. Мама лишь морщит нос, когда я спрашиваю о прародительнице. Говорит, что и так натерпелась от неё при жизни, чтоб вспоминать после. Бабка была с характером и подгадила жизнь своим детям и если дядя Азазель смотрит на всё это с легким налетом равнодушия, растит Милику и горя не знает, то моя семья с содроганием вспоминает бабушку. Не знаю чем ей так не нравилась моя маменька, но напакостила она ей хорошо. Может причина в том, что маменька заставила папеньку сменить имя. Мне смешно, а вот маменька говорит, что не может служитель веры носить «чёрное» имя. В девичестве или что там, у папеньки было, его звали Азур, и все бы хорошо, но папа полюбил маму, а она отказалась жить с демоном. Так и стал Азур – Араби. Бабка разозлилась не на шутку и составила хитрое завещание. Всего не помню, но благодаря ему мы живем в семейном имении вместе с дядей Азазалем, я являюсь носительницей гордого имени Бриар – означающее «колючка» и хозяйкой домика на самой живописной улице нашего города и всех книг бабули.

Но вернемся к книгам. Во избежание моего общения с ними родители спрятали их на самой высокой полке в библиотеке. Не знаю, чем они руководствовались то ли тем, что я туда, не полезу то ли моим маленьким ростом. Если вторым вариантом то, скорее всего до конца жизни я не должна была читать книги которые находились на полках чуть выше, чем полтора метра. А именно такой рост от пят до головы у меня сейчас.

Меня не останавливала высота полок, так что я чудным образом при помощи системы стульев к ним все же добиралась. К шестнадцати годам я прочитала их все и уже подумывала прикупить себе свои.

К  чему это всё?

Пожалуй, этот рассказ будет о сущем зле. О зле, от которого прятали детей, переходили на другую сторону улицы и избегали смотреть в глаза. О зле, которое держало в напряжении целый город. О зле, которое росло в пятилетней девочке. О зле, которое скрывалось на страницах книг. О зле, которое ждало в старом пыльном доме на самой красивой улице города.