- Ну вот опять, - недовольно буркнул мальчишка. – Опять Лизку повесил. Не надоела она тебе?
Наставник задумчиво склонил голову, не торопясь с ответом.
- Она прекрасна, Нур. Разве тебе она не нравится?
Мальчишка еще раз демонстративно бросил оценивающий взгляд на поблекшую плохо сохранившуюся картину и безапелляционно сообщил:
- Нет. Скучно и нелепо, особенно эти нагромождения на заднем плане, ерунда какая-то, такого не бывает.
- Воображение, Нур, это воображение. Станешь старше – поймешь, - в очередной раз философски пообещал Наставник.
- Ты всегда так говоришь, - привычно отмахнулся мальчишка. – Я расту, а ничего не меняется, - недовольно добавил он. – Совсем.
- Тебе это только так кажется, - возразил Наставник. – Приступим к занятиям, Нур.
- Опять логарифмы, - вздохнул Нур, тоскливо осматривая стопку учебников на столе учителя и небольшую светящуюся синей вязью многоэтажного примера доску. – Скучно.
- Сначала мы кое-что повторим, разберем несколько новых примеров, потом немного позанимаемся астрономией, а затем, если ты захочешь, ты сможешь порисовать, - примирительно проговорил Наставник.
- Хорошо, - быстро согласился ученик.
Нур был увлекающейся натурой. И многоуровневые примеры Наставника тоже иногда увлекали его. Также как и астрономия, химия, ботаника и физика, геометрия и музыка, гимнастика, шахматы и многое- многое другое. Но истинной страстью Нура было рисование. Он мог рисовать днями напролет, даже не замечая, как ускользает быстроногое время, частенько забывая о еде и сне. Что, разумеется, абсолютно не устраивало Няню.
Лучше всего выходили натюрморты, но больше он любил зарисовывать всевозможные сценки из жизни. За Наставником и Няней всегда было интересно наблюдать. И он наблюдал. За двенадцать лет его жизни таких наблюдений накопил немало. Няня то и дело сокрушалась, что его наброски скоро негде будет хранить. При этом бережно сохраняла каждый его рисунок именно она, Нур же, завершив очередную зарисовку, тут же забывал о ее существовании. Серьезно он работал только над натюрмортами. Именно они заполняли все свободное пространство стен, хаотично и немного самонадеянно чередуясь с любимыми картинами Наставника.
Но самой любимой у Наставника была Лизка. И Лизку Нур тихо ненавидел. Она казалась ему странной, чужой и непонятной. В раннем детстве он просто боялся ее. Боялся ее черного пристально следящего за всеми взгляда, ее пугающей улыбки. Он не понимал, чему она улыбалась. И улыбалась ли вообще. Наставник утверждал, что улыбалась. Ему, конечно, было виднее. Но чего Нур не понимал совершенно – какое такое воображение помогло Наставнику сотворить это чудо-юдо.
Он все еще продолжал ломать голову над этой загадкой, по обыкновению легко щелкая новые примеры Наставника. Потом они плавно перешли к задачам по астрономии. Из дебрей точных наук их как всегда вытащила Няня.
- Пора обедать, - вплывая в кабинет, возвестила она. – Нур, стол уже накрыт.
- Отлично, с теорией мы уже закончили. Вечером займемся практикой в обсерватории, - проворно восставая из своего кресла, проговорил Наставник. – А сейчас можно и пообедать.
Мальчишка, не теряя ни одной драгоценной секунды, убежал в столовую. Пока Няня не вернется, можно попробовать отыскать что-нибудь оригинальное для нового натюрморта, что-нибудь стеклянное, хрупкое и спрятанное в самые дальние закрома кухни.
- Снова формулы, - бесстрастно заметила Няня.
- Да, - отозвался Наставник. – У мальчика большие способности к точным наукам.
- А к чему у него нет способностей? – спросила Няня, хотя ее вопрос и звучал совсем не вопросительно.
- Я делаю все, что могу, - ответил Наставник.
- Полагаешь, этого достаточно? – проговорила она. – Достаточно того, что мы делаем?
- Ему никогда не будет этого достаточно, - сказал Наставник. – Мы всегда это знали. С самого начала. – Хотя тебе в определенном смысле проще, чем мне, - добавил он, немного помолчав.
- Проще?
- Ты можешь быть спокойна, когда он сыт, здоров и всем доволен, а я… нет.
Няня согласно кивнула, так как прекрасно понимала Наставника. Они говорили об этом не первый раз, но изменить ничего не могли. Они просто делали свое дело и говорили. Всегда говорили об одном. О Нуре. Но сегодня разговор продолжился.
- Ты так и не решился? – спросила Няня.
- Пока нет, - ответил Наставник.
- А если ты уже упустил подходящий момент?
- Не знаю. Не уверен, что этот момент вообще когда-либо был. Как мне объяснить ему… все, если я сам всего не знаю.
- Может быть, он сможет понять сам, - предположила Няня.
- А если нет?
Оба задумчиво замолчали.
Нур придирчиво взглянул на рисунок и отложил кисть. С натюрморта на него смотрел пузатый, облепленный нелепыми розочками кувшин, а перед глазами все еще стояла вереница планет. Яблоки, окружавшие кувшин, тоже почему-то выстроились причудливой цепочкой, подозрительно походившей на увиденный несколько часов назад строй небесных тел. Парад планет Нур наблюдал впервые в жизни. И теперь не мог думать ни о чем другом. Нужно их нарисовать. Карандаш нервно затанцевал по слепящей белизне альбомного листа, но практически сразу замер в руке мальчика. Эти глупые пустые шарики на бумаге намного больше напоминали яблоки, чем планеты. Планеты Нур видел уже не раз, но сегодня они были другие, особенные. Мальчишка тяжело вздохнул. Опять не выходило, не получалось нарисовать то, что действительно хотелось изобразить, запечатлеть навсегда, остановить. Не только на голографиях, но и своими руками.