Наследник Медвежьего лога

Глава 2 Мона

Хутор Лерде, Согне-фьорд, Норвегия, 60 лет назад

Этот день не предвещал чего-то особенного, такого, чтобы она почувствовала себя иначе чем обычно. Открыв глаза, сквозь белесый туман хмурого утра Мона вновь ощутила приближающийся страх, который заставлял ее переживать болезненные спазмы отчаяния и ненависти ко всему, что окружало ее, и прежде всего, к самой себе.

Она думала, что с каждым таким утром у нее остается все меньше сил, и ждала, когда однажды они покинут ее окончательно. Но тусклое зимнее солнце настойчиво лезло в глаза, и горло саднило чем-то жестким, колючим и гадким, словно внутри поселился морской еж. Мона догадывалась, что это душа хочет покинуть ее несчастное тело и потому рвет на части измученное сердце и истерзанные нервы.

Когда Мона была девчонкой, она и помыслить не могла, что существуют подобные болезни. Ожиревшее сердце, кровавый понос, надсадный кашель или боли в пояснице, - телесные болячки, о которых нет-нет да услышишь от соседей. Но то, что творилось с ней, не было похоже на то, что случалось с ее знакомыми. Тоска завладела ее душой и телом, высосала из них все соки и продолжала мучить, намереваясь свести в могилу раньше времени. Что ж, это лучше, чем ждать, когда тело сгниет от опухоли в ее животе.

Мона мельком взглянула на себя в зеркало - серая тень с синими подглазинами и лохматыми волосами на миг появилась в заляпанном пальцами стекле и тут же повернулась спиной. Без малейшего интереса и желания привести лицо или волосы в порядок Мона мрачно посмотрела на скопившуюся на столе посуду - чашки с засохшей жижей из-под кофе, тарелки с сухарями вперемежку с яблочными огрызками, и пустую бутылку из-под рома. Последнюю неделю ей хватало и маленького стаканчика, чтобы голова отключалась. Мона засыпала прямо в одежде, кутаясь под утро в толстое одеяло и стараясь унять нервную дрожь, которая начиналась с первыми скупыми лучами зимнего солнца.

Следовало протопить печь и накормить корову. А еще расчистить дорожки к дому и сараю. Привычная физическая работа, с которой раньше она с радостью справлялась еще до обеда, сейчас вызывала отторжение.

Обувшись, Мона застегнула теплую куртку и накинула капюшон. Вышла на улицу и судорожно вдохнула обжигающий морозный воздух. Закрыв глаза, замерла на несколько минут, почувствовав сильное головокружение. В сарае замычала корова. Мона тряхнула головой, будто пытаясь скинуть ватный морок, но состояние тупого сонного безразличия не проходило.

Все когда-нибудь кончается, вяло подумала она. Надо просто подождать…

Как же Мона ненавидела себя в эту минуту!

Она вернулась в дом, взяла лыжи и направилась через огромное снежное поле в ту сторону, где виднелся лес. Через несколько сотен метров ей стало жарко. Шея зачесалась под шерстяным шарфом. Правое колено свело, и Мона, сжав челюсти, перенесла на него вес, чтобы усилить боль. Все же лучше испытывать боль и ненависть, чем обреченность.

И если бы ее ненависть могла говорить, то ее сдавленный хриплый шепот был бы похож на рокот воды под толщей льда, сковавшей озеро под ее ногами. Как бы ей хотелось, чтобы оно разверзлось и поглотило ее! Но озеро лишь пристально наблюдало за тем, как она, сопя и отдуваясь, двигалась вперед, переставляя лыжные палки, навстречу темнеющей полосе лесного горизонта.

Через полчаса Мона остановилась, чтобы перевести дух. Мысли свербели в ее голове и были такими мрачными, что даже красота заснеженного леса не могла разбавить их черноту.

Широкие лыжи мягко заскользили мимо вековых стволов и молодых деревьев, гнущихся под тяжестью снежных шапок.

«Пусть все закончится…» - набатом гудело в голове Моны и тут же всхлипом отдавалось в груди.

Но разве могло все закончиться в одночасье?

«О, Ларс, как же мне одиноко… Если бы у нас были дети, я бы…»

Их брак был обречен с самого начала. Смириться с тем, что у нее не будет детей, у Моны не получалось, а Ларс, как и все мужчины, был занят своими делами и обустройством хутора, куда привез ее глупой девчонкой.

С каждым днем они все больше отдалялись друг от друга. Пустота теперь была не только внутри Моны, но и вокруг нее. Ларс нанялся на рыболовецкий траулер и не появлялся на хуторе месяцами. Она подозревала, что он завел себе другую женщину и ждет момента, когда та забеременеет, чтобы окончательно уйти к ней. Ларс возвращался, привозил продукты и вещи, чинил дом и хозяйственные постройки. Но не замечал ее. Она прекрасно осознавала произошедшие с ней изменения – ее тело стало вялым, раздалось, лицо осунулось, а кожа поблекла. Ей исполнилось сорок пять, но чувствовала она себя на все восемьдесят...

Год назад она выбралась на большую землю, чтобы сходить к врачу. Ларс пропустил мимо ушей, когда она сказала ему о том, что врач отправил ее на обследование. Но она и так знала, что он прав. Ее мать умерла от опухоли, но успела воспроизвести на свет дочь. Кровь Моны с самого рождения была заражена этой дрянью. Получается, она должна была возблагодарить Бога за то, что у нее нет детей и сдохнуть в одиночестве на этом одиноком хуторе. Но ведь Мона хотела жить и любить, а что получила? Теперь, когда жизнь на исходе, зачем вообще было цепляться за нее?

Она пробовала молиться, но становилось только хуже. Разум ее, как и тело, сгорал.

Мона вытерла выступивший пот над верхней губой и задумалась о том дне, когда она впервые за долгое время вновь ощутила присутствие чего-то потустороннего. Это было в середине сентября, как раз на Праздник осени. Ларс перекрыл крышу в сарае и наполнил деревянные коробы душистым сеном. Горные сеттеры были уже пусты – из года в год именно в это время сгоняли с выпаса домашний скот. В тот день, работая в огороде, Мона вдруг вздрогнула и посмотрела вдаль, на горные вершины, и сердце ее затрепетало как в детстве при мысли о нечистой силе, которая теперь могла безраздельно властвовать в сеттерах до самой весны. Горные ведьмы – хюльдры - становились хозяйками склонов и горных пастбищ. Так уж повелось, что именно к середине сентября скотину загоняли в стойбища, и каждый в округе знал, что сделать это нужно своевременно. Хюльдры очень не любили, когда люди заставляли их ждать, а потому всячески пакостили, чтобы выгнать их с горных хуторов. И ладно, если получалось живым добраться до своей деревни, а ведь кое-кто так и пропал, оставив своих близких в полном неведении… Но тут уж мнения расходились – поговаривали, что ведьмы не убивали, а заманивали своей красотой неудачников и оставляли их в качестве прислуги. Но какая радость от того жене, невесте или детям, оставшимся без мужчины в доме? Вот и задумаешься, галочку в календаре поставишь, чтобы все сделать вовремя и не попасться на глаза нечистой силе…