Наследство

Настя.

Отец бросил нас сразу после моего рождения. Как объяснила мне мама, он не хотел второго ребенка. Ушел, с одной стороны, красиво, оставив матери квартиру, с другой — сумел так раствориться на просторах нашей страны, что ни исполнительный лист его не нашел, ни мать родная. На свою беду, я не только разрушила семью, но и «пошла вся в эту сволочь». Не по возрасту высокая, плотная. Мама называла меня не иначе как «прорва». «На эту прорву не напасешься… жрет, как прорва…»

 Я как-то попыталась не есть, но получилось только хуже. Тарелка с кашей оказалась  на моей голове. Реветь было бесполезно. Мама за слезы оттаскивала меня в кладовку «Пока не замолчишь, будешь здесь сидеть!». Замолкала быстро. Я боялась темноты.

 С сестрой, старше меня на четыре года, отношения были странные то она играла со мной, то требовала, что б я не подходила и бежала жаловаться маме, что я порчу ее игрушки. Игрушки я не портила, но доказать обратного никогда не могла.

 Еще запомнился бесконечный детский сад, где в меня пытались залить ненавистное какао или того хлеще — чай с молоком. Меня тошнило от одного запаха. И помню обещания мамы оставить меня в саду, если я буду плохо себя вести. Я старалась вести себя хорошо, но мама вечно была недовольна, и каждый вечер я тряслась от страха.

 За три дня до выпускного вечера в детском саду меня увезли по скорой, из этого самого сада, с приступом аппендицита. В больнице мама сидела около кровати злая, недовольная и что-то шипела про прорву и деньги.

 Вечером, дней через пять после моей выписки, в доме появилась высокая, худая пожилая женщина с коротко стриженными волосами, в очках. Внимательно посмотрела на меня и закрылась с мамой на кухне.

 Второй раз женщина появилась после долгого перерыва. Обратно она ушла со мной. Я выла, царапалась и отбивалась как могла, но мама отшвырнула меня к незнакомой тетке и сказала: «Хватит с меня!». Я шла по улице всхлипывая и не понимая, почему мама отдала меня ей. Ведь я так старалась себя хорошо вести! Даже мыла посуду и протирала пыль, и дома одна оставалась, хоть было страшно.

 -Не реви,-попросила тетка,-я твоя бабушка. Хочешь Барби?

 Барби я хотела.

 Жила бабушка в старой пятиэтажке. Квартирка была крошечная «двушка». Комнаты проходные. Кухня — узкая-узкая. Но главную достопримечательность составлял санузел. Мало того что совмещенный, так еще и скошенный. Да-да, это помещение имело форму трапеции, как я поняла позже. Коридорчик перед санузлом тоже был подобной формы.

 В дальней комнате стояли кровать, гардероб и новый письменный стол. В проходной стенка, диван и еще один стол с белоснежной скатертью и вазой с цветами.

 -Это твоя комната,-провела меня бабушка в комнатку с письменным столом.

 Своей комнаты и даже дивана в квартире мамы у меня не было. Я спала с сестрой Катей, которая сильно толкалась во сне.

 Мне купили Барби, рюкзак с Микки Маусом, сарафан, белую блузку с огромным воротником с кружевами и еще много всего занятного «для школы». А еще меня отвели в парикмахерскую и впервые мои отросшие за лето волосы не обкорнали «под мальчика», а сделали интересную стрижку, и я узнала, что волосы у меня «пепельные».

 Слово «прорва» я больше не слышала. Маму я видела редко, раз в месяц, а то и в два месяца. Она приходила, сидела на кухне, иногда пила чай. В комнаты не заходила. Поначалу я тащила к ней свои обновки, прописи, рисунки похвастаться, но она только морщила губы. С годами я стала здороваться с мамой и уходить к себе.

 С сестрой мы учились в одной школе. Но виделись нечасто. Она стала морщить губы, как мама. И норовила отвернуться, когда я попадалась ей навстречу.

Бабушка работала фельдшером на «скорой помощи». Сутки трое. Эти сутки давались мне с трудом. Я боялась оставаться одна, но терпела. Зато рано научилась пользоваться микроволновкой, плитой. Лет с двенадцати я уже сама себе готовила.

 Раз в месяц мы выбирались в театр, посещали выставки, объездили все музеи Москвы, ну не все, так основные точно. Бабушка возила меня по Золотому кольцу и каким-то монастырям, так как с возрастом стала часто бывать в ближайшем храме, но меня «поститься, молиться и слушать радио Радонеж» не заставляла. Помимо культурного воспитания, бабушка сдала меня в кружок, где раз в неделю учили немножко шить, немножко вязать, вышивать, рисовать и плести фенечки. Трудность возникла со спортом. Бабуля считала это необходимым, но секции либо находились далеко от дома, либо стоили очень приличных денег. В конце концов остановились на школьном волейболе. Была у нее еще идея отдать меня в музыкальную школу, но экзамены я провалила по причине полного отсутствия какого-то слуха.

 Училась  неплохо, сидеть лишь пришлось на последней парте, ибо расти я не перестала. Рядом со мной оказалась такая же высокая девочка, только худая. Соседку по парте звали Оля. Мы подружились.

 Лет с тринадцати я стала вести усиленную борьбу с лишним весом, но стройняшкой стать никогда не удавалось, ибо моя любовь покушать была все-таки больше, чем стремление к идеальным формам.

 Формы вызывали нездоровый интерес лиц противоположного пола. Особенно пугало, когда на улице начинали клеиться дяденьки лет под сорок, да еще не нашей национальности. Моя подруга Оля даже не верила, что такое может быть, пока нам не пришлось улепетывать от очередного придурка. Но, несмотря на это, о принце я все-таки мечтала. «Принц» - было что-то туманное. Мне не хватало воображения представить рядом с собой кого-то конкретного мальчика. Одноклассников я на эту роль не рассматривала вообще, ибо половина едва достигала мне плеча, а вторую половину я боялась перешибить легким движением руки. Мужчины в доме бабушки появлялись только в виде электриков и сантехников. С картинками принцев в книжках электрики-сантехники не совпадали, а с моим «туманным» и подавно.