Наследство Норы

Наследство Норы

Сладости всегда были для меня средством первой помощи. Вроде зелёнки или йода, когда порежешься. Помню, как бабушка приводила меня в кафе, – нет, конечно, мы и с родителями бывали в таких местах, – но то было особенное, наше с бабушкой кафе. Она приводила меня туда, зарёванную, после какого-нибудь происшествия, которое ощущалось моей детской душой как вселенский катаклизм.

Так было, когда приходилось вырывать зуб, когда не разрешили приютить дворового котёнка. Когда сестра Ленка изрисовала каракулями мою любимую книжку с красивейшими картинками на полстраницы.

Мы отмечали в этом кафе и радостные события, но они как-то меньше запомнились, чем печальные.

Это было кафе внутри кондитерского магазина. За стойкой буфетчица Нора принимала заказы, а кто-то из девушек-официанток – они часто менялись – потом приносил круглый поднос с красивыми фунтиками, в которых лежали конфеты или мелкое печенье, тарелочки с грильяжем, суфле, пирожными и прочими вкусностями. В белых строгих чашках подавался чай, в весёлых кремовых – кофе, а в высоких тонких стаканах с разноцветными трубочками – соки и газировка. Позже в кафе появились витрина-холодильник, а в меню – коктейли и даже желе и кремы.

И там, за столиком, в полированной поверхности которого отражался витраж окна, проходили все обиды и печали: растворялись, как сахар в воде и уплывали куда-то далеко-далеко.

Нора всегда знала, что предложить из её сладостей. Бабушка обычно отсылала меня занять место, а сама о чём-то говорила с буфетчицей. Мне казалось, что ей просто хочется поболтать со своей знакомой, – а Нора, я не сомневалась, входила в круг бабушкиных знакомых, хотя и была моложе – но однажды, когда я уже была подростком, я краем уха услышала, как бабушка сказала: «Первая любовь», а Нора понимающе кивнула и почему-то ответила: «Не слишком сладкое, но с бисквитом – чтобы не падала духом». И нам принесли лёгкий шоколадный бисквит с кремом и грецкими орехами сверху. Это было, когда я первый раз влюбилась – и не призналась в своих чувствах.

Потом я влюбилась – и меня отвергли. Было очень стыдно и горько. Нора и бабушка лечили меня десертом из фруктов и ягод, сваренных в сиропе.

А потом я выросла, уехала учиться, снова влюбилась, потом ещё раз. Потом посреди моего романтического студенчества пришла телеграмма от родителей, что бабушки не стало.

Отцу предложили контракт за границей. Он уехал сначала сам, через какое-то время перевёз маму. Я уже  окончила вуз и работала. Переезжать к родителям я не хотела – у меня были, как говорят, «сложившиеся отношения». В нашей общей квартире теперь жила сестра Лена с семьёй, они часто ездили в гости к родителям.

В один из дней накануне такого родственного вояжа сестра позвонила мне и попросила присмотреть за квартирой.

Разговор выглядел так:

– Но ведь ты обычно сдаёшь её.

То есть квартиру.

– Ну, раньше мы ездили, минимум на три месяца, а сейчас-то всего  на один. А на один месяц приличные люди не согласятся. А всякую шушеру я не хочу. И за смешные деньги сдавать, а потом делать ремонт, знаешь, тоже как-то не улыбается. И тем более, что у тебя отпуск.

– Отпуск. Но я рассчитывала потратить его как-нибудь иначе.

– Ты же не умеешь отдыхать. И потом, этот твой рассосался. Давай, сменишь обстановочку, вспомнишь детство. Приезжай, короче, мы тебя ждём.

«Этот мой» действительно рассосался: у нас не было бурных скандалов и патетических сцен, я даже не выносила его вещей за порог, хотя в юности представляла, что именно так и поступлю в подобном случае. 

Все мы стремимся соблюсти ритуалы, только с течением времени важность того или другого для нас меняется. В юности я думала, что мне будет обязательно нужно купить белое подвенечное платье для замужества и обязательно нужно вынести вещи за порог в случае развода. Белого платья не было, и замужества формально не было, значит, отпала необходимость совершать второй ритуал.

«Мой» как-то сказал, что у нас «усталость отношений» – как бывает, например, «усталость металла». Он часто вставлял технические словечки в домашнюю речь, и я сама привыкла к ним настолько, что незаметно переняла некоторые. Наверное, поздно избавляться от них – того немногого, что мне осталось на память.

Хотя, если соблюдать ритуал, то надо бы. Ещё, если следовать всё тому же ритуалу, надо бы сменить обстановочку – тут Ленка стопроцентно права.

От города моего детства почти ничего не осталось. Часть старых кварталов снесли и застроили заново, появились какие-то новые магазины, дорогие и однообразные, пятизначные домашние телефонные номера сменились шестизначными, номера мобильных у бывших одноклассниц, скорее всего, тоже изменились … Да и хорошо, потому что я не знала, что сказать им, с которыми виделась после школы от силы пару раз – когда приезжала на младших курсах домой на каникулы.

Ленка и ленкины уехали, квартира, уже не раз отремонтированная ими, теперь даже пахла по-другому.

В городе, где тебе никто не нужен и ты не нужен никому, у тебя появляется масса свободного времени.

Я сходила на кладбище, к бабушке. Но её там не было – это я чувствовала и знала совершенно точно. Бабуля была слишком жизнелюбива для этого места. Не было её и в нашей старой квартире. Но ведь всё так изменилось, и города моего детства, в котором она жила, тоже не было, и того кафе…