Настоящий полицейский

Глава 1

Высоко над деревьями кажется, что от зноя застыл не только воздух, но и время. Однорядные дороги в строительной пыли пусты, звенящие провода оставлены птицами, крыши построек серы как земля и сверху выглядят заброшенными хижинами из классических слэшеров. В ядовитом мареве на юге грязной группой скал белеют многоэтажки – исполинские ворота в неуютный пригород. А если вглядеться в плавящуюся даль на север, то можно увидеть над железнодорожной просекой полоску бетонного моста, на которой сереют неподвижные силуэты фур.

Но все же приятнее смотреть на запад – в пасторальном слиянии небесного и лесного океанов временные метаморфозы перестают казаться чем-то значительным. Если двинуться туда, то можно обнаружить под собой небольшую прогалину с асфальтированной площадкой, напоминающую конечную остановку в каком-нибудь захолустье. Из тех, где никто не живет и куда единственная маршрутка заезжает только чтобы развернуться.

От площадки лучами отходят три узкие дороги. Одна совсем короткая упирается в перелесье с заросшим оврагом перед железной дорогой. Другая тянется по вспученным колдобинам долгой буквой «Г» меж непритязательных дачных домиков, постепенно истончаясь в тропинку, ведущую в глухой лес. Лишь по третьей можно уехать отсюда – она ныряет к узкому мосту над заболоченной лужей и, поднимаясь, исчезает в пыли.

На первой дороге у самого перелесья стоит черный «Форд», в нем сидят двое мужчин. За рулем – смуглый с черными волосами, рядом – упитанный здоровяк. Они сидят здесь с утра и смертельно устали от зноя. Особенно толстяк – он непрестанно вытирает лицо платком. Редкая привычка – носить с собой тканевые платки, но не для него – мужчина страдает потливостью с детства. Окна с обеих сторон открыты, и можно услышать радио, которое окончательно лишает иллюзии (но не ощущения) о застывшем времени.

– Пробка на Новорижской эстакаде, на внешней стороне. – Рубящими фразами вещает голос. - Центральная улица, Носовихинское шоссе от переезда на железную дорогу. Стоит Ярославское шоссе от МКАД до Северянинской эстакады, заторы на Щелковском шоссе от поворота на поселок Восточный, стоит Батарейная улица от поворота в район Луговая до железнодорожного переезда. Проблемы на внешней стороне МКАД от Бесединского путепровода до Рязанского проспекта. Дмитровское шоссе от Северного проезда. Шоссе Энтузиастов от Свободного проспекта до Авиамоторной улицы. Заторы на Горьковском шоссе на всем протяжении Балашихи до Объездного шоссе. Пятницкое шоссе от деревни Федоровка. Сложности на Волгоградке от улицы Академика Скрябина до Люблинской улицы. Волоколамское шоссе – от улицы Ленина до Большой Комсомольской. Стоит Проспект Мира, Рязанский проспект, Каширское шоссе, внешняя сторона третьего транспортного от Спартаковской площади до Хорошевской улицы. Бульварное кольцо тормозит от Казарменного переулка до Никитской…

В тишине этот голос поднимается высоко, его слышно даже в лесу и дальше в овраге.

Между выездной и Г-образной дорогами позади машины метрах в тридцати – небольшой одноэтажный домик с антиком и вывеской на фризе – «Минимаркет». Если миновать тамбур с распахнутой железной дверью, открыть пластиковую дверь с тугим доводчиком, то можно обнаружить, что магазин тесен, а владельцы экономят на кондиционерах.

Ближе всех к двери прямо напротив холодильника с газировкой и соками стоит крепкий мужчина. В его голове туман, а в черных глазах под вечно сдвинутыми бровями – пустота. Несмотря на жару, на нем ветровка из полиакрила. Он чувствует, как промокла от пота спина, но больше всего его раздражают рукава, прилипающие к рукам. Он ругает себя, что надел поло, вместо обычной рубашки. Эту куртку он с удовольствием выбросил бы, несмотря на стоимость почти двадцать тысяч, но сделать этого он не может и дело не в деньгах, а в пистолете под левой рукой. Новый пистолет весит, как старый, но кажется, будто он таскает под мышкой гирю, а правый наплечник то и дело сползает на шею.

Взгляд его скользит по знакомым брендам, пока не замечает банку «Доктора Пеппера». Легкий ветер прошлого на миг развеивает туман в голове, но волевое усилие не дает мысли развернуться. Этим искусством он неплохо овладел. Ограничившись притупленным уколом, воспоминание затмевает мысль о тринадцатилитровом баллоне с гелием, который уже два месяца он возит в багажнике своей машины. Он рассчитывает достать его в одну из ночей на следующей неделе – вероятно ближе к концу, после того как сходит в супермаркет и купит бутылку виски. Взгляд снова останавливается на банке с газировкой «Доктор Пеппер». Откуда она тут среди привычных кока-кол и пепси без сахара? Неужели их еще производят? Он невольно вспоминает того, кто любил эту газировку. Тогда она была обычной газировкой, а теперь судя по ценнику что-то экзотическое. Что за дешевый развод? Ему никогда не нравился «Доктор Пеппер», также как шоколадные батончики «Пикник», даже когда они еще были в желтых упаковках и не всем по карману. Наверное, из-за вечно болящих зубов. Сам он всегда любил «Фанту» и только недавно узнал, что этот напиток изобрели в нацистской Германии в ответ на санкции, лишившие третий рейх нужного для приготовления «Кока-Колы» сиропа. Здесь в холодильнике тоже была «Фанта» - классическая апельсиновая и со вкусом манго и гуавы. Мужчина прищурил левый глаз, одновременно скептически приподняв левый уголок губ – единственная привычка, оставшаяся с детства, и взял «Доктор Пеппер».

Справа, у прилавка слегка покачиваясь, стоял низкорослый, но крепкий на вид молодой алкаш в рваной измазанной на спине футболке.

Он занимался тем, что приставал к двум подростком – к парню и девчонке лет четырнадцати, которые пришли в магазин за чипсами. Судя по одинаково вьющимся золотистым волосам, это были брат и сестра, а судя по чистым джинсам, модным кроссовкам и нарядным футболкам – юные москвичи, проводящие последние дни школьных каникул на даче.