Навеки и до смерти

Майский снег

Купальник сох на веревке. Невесомые, глянцево-черные трусики с длинными, скользкими на вид завязками и узкий лифчик без единого украшения. Строгость и простота – безупречному телу не нужны лишние аргументы. Смуглая фигурка Таты казалась выточенной из можжевельника, изобильные кудри ссыпались с плеч, удивительно маленькие для взрослой женщины стопы оставляли мокрые следы на деревянном полу беседки. Зернышко кардамона, щепоть корицы, одна горошинка перца – красавица колдовала над джезвой. Молоденький нежно-зеленый богомол, усевшись на подоконнике, наблюдал за возней.

Ещё одна персона тоже смотрела, подглядывала с балкона хозяйского домика, не в силах отвести глаз. Как изящно переступают по полу узкие ступни, как колышется на бедрах тонкий халатик, как девушка жадно пьет холодное молоко и долгим движением отирает перепачканный рот. Как пританцовывает под плеер, задумчиво отвечает на смску, всплескивает руками, упустив кофе, раскладывает по тарелке маленькие пирожные и усаживается в плетеное кресло любоваться закатом над глинистыми холмами и синей полоской моря. …А ты ужасно занята, ты ешь вишневое варенье, и на земле никто не ест его красивее чем ты… Алло! Да, конечно, номер с кондиционером, все удобства внутри, вода бесперебойно. Поставим раскладушку, не вопрос. Предоплаты не надо – выезжайте, встретим на автостанции. Хорошего вечера! Вам спасибо.

В гостевом доме с банальным названием «Лаванда» за сезон отдыхало до трехсот человек. Пожилые супруги, энергичные мамы с шумными малышами, перезрелые дамы с большими чемоданами и немолодыми дочками – заведение задумывалось семейным и респектабельным. Тихий поселок Орджоникидзе располагал к неспешным пляжным каникулам. Романтики здесь не задерживались – или вставали с палатками за вторым пляжем или собирали манатки и перебирались на Меганом – уж больно заманчиво синел силуэт мыса, разделяя море и небо.

Тата не вписывалась – молодая, красивая, замкнутая. К её внешности наверняка пошли бы бесчисленные браслеты, грубые индийские украшения, разноцветные юбки и прочие радости босоногих богемных дев. Но она носила прямые платья чуть выше колена, прикрывала голову шляпой из китайской соломки и лишь в обуви позволяла себе изыски. Шитым на заказ туфелькам завидовал весь поселок.

Она приезжала из Питера, каждый год в мае и жила в поселке до августа, почти безвылазно. Ни с кем особенно не дружила, на восторги не реагировала, курортных романов не заводила. Изредка выбиралась на пленэр в Коктебель или Судак, но обычно выходила с мольбертом на одну из ближайших гор или писала узкие улочки и фантасмагорической архитектуры дома. Картины Таты висели не только в «Лаванде» - половина местных «гостинок» украшала холлы и номера её пейзажами. Иногда девушка продавала картины, но чаще дарила и отказывалась от денег. Она рассказывала о себе мало и неохотно – преподаю рисование, живу с мамой, люблю Ремарка, не люблю лилии и орхидеи. Почему? Не люблю…

В «Лаванде» Тата останавливалась уже три года. А гостевому дому было четыре. И хозяева, давние преданные супруги, тоже приехали в Крым из Питера.

Муж с женой родились в один день, один месяц и один год, прожили вместе треть века – поженились сразу после выпускного и больше не расставались. Вместе прошли все – юность в Рок-клубе, карусель перестройки, медные трубы бизнеса и богатства. Владимир Энделевич, высокий, седеющий уже шатен с мягкой, чуть виноватой улыбкой, с перестройки занимался сантехникой – возил из Финляндии, закупал из Китая, поднял сеть магазинов и нажил состояние. Эффектная блондинка Лорина взяла на себя рекламу и продвижение, сама фотографировала, сочиняла слоганы и устраивала безумные акции – летний душ с шампанским вместо воды ещё долго будут помнить на Невском. Дела семьи процветали, дети радовали, жизнь кипела и полнилась.

В молодости, следуя моде на веселый фрилав, оба попробовали свободы, но затем предпочли верность. Супружеская любовь с годами стала лишь крепче, словно хорошее вино. Каждое утро Лорина поднималась в половину седьмого, чтобы сварить мужу яйцо в мешочек, поджарить тосты и сделать крепкого чая. Каждый вечер Владимир Энделевич являлся домой с цветами. Отпуска и каникулы, дни болезней и минуты бурного торжества – все делилось на двоих, без вариантов. Ещё в школе влюбленные пообещали друг другу оставаться вместе всю жизнь и умереть в один день. Им почти удалось.

На пятидесятом году жизни у Лорины случился аппендицит. Поймали вовремя, операция оказалась успешной, но из наркоза выводили не один час. Владимир Энделевич, услышав слова «состояние крайне тяжелое» схватился за сердце и из справочной уехал в кардиологию. По счастью все кончилось хорошо, но супруги решили «хватит». Пора на покой. Продали бизнес, оставили сыну и дочери по квартире и перебрались в Крым, в поселок Орджоникидзе, где когда-то отдыхали вдвоем. Купили гостевой дом – для души, не для больших денег, зиму потратили на ремонт и переустройство, в мае открылись. Шесть стандартных номеров, крохотная мансарда, два люкса с царскими кроватями, чугунная винтовая лестница, виноград по решеткам, ласточкино гнездо под крышей. И хозяйский дом во дворе – две уютных комнаты, кухонька и веранда. И гараж, в котором Виктор Энделевич берег и холил любимицу – черную и блистательную «Победу». И черешня, шелковица, алыча и орех.

Постояльцы набирались неплохо – супруги содержали дом в чистоте, брали за номера умеренно, проявляли гостеприимство и всегда шли навстречу людям. Порой, августовскими вечерами во дворе звучала музыка – приезжал кто-то из старых друзей или заглядывали на огонек заезжие бродяги с гитарами. Владимир Энделевич доставал саксофон, принаряженная Лорина хриплым гарлемским голосом пела блюз, а под занавес запускала «Шмеля». Пахло жареной рыбой, домашним вином, перезрелыми сливами, толстые коты дремали в тени скамеек, лето утекало сквозь пальцы струйкой песка.