Navigare necesse…

Navigare necesse…

Navigare necesse…

Офицерскому составу фрегата «Штандарт» образца 2010 года.

Благодаря вам я утратила последние иллюзии относительно мужчин.

            Наш фрегат, а с ним и другие корабли со всей Европы, пять суток стоял в Амстердаме. Я помню в этом городе и тюльпаны, и каналы, и лебедей — но пьянства и наркотиков было гораздо больше. Сменившись с вахты, мы с прекрасным моим другом Серегой Доком сидели в кофешопе в квартале красных фонарей, передавали друг другу косяк и смотрели на улицу сквозь ярко-алые цветы — в этом кофешопе на окне росла потрясающая герань. Гуляющую публику роднило одно — на них на всех была морская форма. Да мы и сами были в форме, чего уж тут…

            Так получилось, что мне выпало на роду и уходить в море, и ждать на берегу, и я хорошо знаю, о чем говорю. В конце концов, в моей жизни была всего одна любовь.

            Моряки.

Четырнадцать лет

— Ааа… Дьявол! — капитан грохнул кулаком в ветхую переборку.

— К твоим услугам, — немедленно раздалось за спиной.

— Пошел ты, Дэви… — не оборачиваясь, произнес капитан.

— Куда? — с явным интересом спросил Дэви Джонс.

— К чертям свинячьим, — горько ответил капитан ван дер Декен. — Ладно уж, садись, коли пришел. Выпьешь?

— Такая же дрянь, как обычно? — осведомился Дэви, усаживаясь за стол.

Дэви Джонс был смугл, черноглаз, горбонос, надменен и одет, как испанский гранд — во времена капитана ван дер Декена дьявола обычно считали испанцем. Правда, в последнее время он все чаще подумывал отрастить щупальца, чтобы соответствовать непонятным ему новомодным людским представлениям.

— Мне, как ты понимаешь, все равно, — пожал плечами капитан.

— Ну-ну, Людвиг, — Дэви Джонс налил в кружку рома — действительно, очень плохого — долил водой и теперь пил мелкими глотками. — Как это моряку может быть наплевать на выпивку? Что опять случилось?

— Отпустил бы ты меня, Дэви, — ван дер Декен тоже сел и налил себе рома. Подумал и не стал разбавлять. — Я уже триста пятьдесят чертовых лет болтаюсь по океану, неужто не искупил? Подумаешь, убил девчонку и ее дружка, прах его побери! Не они первые, не они последние.

— Ты условия знаешь, Людвиг. Найдешь женщину, которая тебя полюбит и дождется — отпущу.

— Если я хотя бы услышу про бабу, которая может четырнадцать лет ждать и верной быть, я решу, что настали последние времена и грядет Второе Пришествие.

— Ну так все в порядке, — беззаботно рассмеялся Дэви Джонс, — ты же и осужден как раз до Второго Пришествия.

— Пошел к черту.

Дэви Джонс успокаивающе положил капитану на плечо смуглую руку с длинными птичьими когтями:

— Ладно тебе. Очередной шанс представится буквально через месяц. Удачи, Людвиг. Хотя мне будет тебя не хватать.

***

Ангелика была хороша — жизнерадостной и сочной красотой, той, что сейчас категорически не в моде. Высокая, статная, крепкая и полногрудая, со слепяще белой кожей, мягкими льняными волосами, простым, крупно вылепленным лицом, полными розовыми губами и ореховыми глазами. Обладательниц такой внешности обычно считают глупышками, но Ангелика соображала быстро и хорошо, никогда не затруднялась с ответом и читала запоем, набивая голову самыми разными знаниями. А еще ей хватало ума — и мужества, которого в восемнадцать лет на это требуется ох как много — не уродовать себя модной, но совершенно не подходящей одеждой. Поэтому она плела волосы в косы, носила широкие юбки ниже колена и кружевные блузки с большим вырезом — от обилия открытой, отливающей бледным перламутром плоти у любого, пусть даже декларирующего верность тощим моделям, перехватывало дыхание. Немецкая Гретхен как она есть, хоть сейчас в БДМ. Девчонки, конечно, называли ее коровой, но в их словах ясно сквозила лютая бабская зависть — от мужчин она отбоя не знала.

— Дорогая, ты где? Мы вообще едем или как? — поинтересовался звенящий голос в телефонной трубке? — Мальчики звонили, они уже в Гамбурге. Твой, — голос хихикнул, как всегда полагается при этом слове в девчачьих разговорах, — заждался совсем.

Ангелика с лучшей-любимой подругой Шарлоттой собирались в Гамбург, на день порта. «Твой» — сердечный друг Ян — пообещал взять с собой кого-нибудь из товарищей по шлезвиг-гольштейнской школе моряков. Гулять под ручку с юношами в морской форме, облазить все стоящие в порту парусники, слушая снисходительные объяснения спутников, есть сосиски и пить настоящий ром, кататься на каруселях… а главное — чувствовать запах моря и не понимать, отчего перехватывает горло при взгляде на тянущиеся к небу мачты.