Навья седмица

Навья седмица

— Ба, а расскажи сказку.

— Какую, внученька?

— Страшную! Про Дивье царство.

— Так уж и страшную? Ты же потом спать не будешь.

— Буду, честно-пречестно!

Таисия Семёновна вздохнула. Ну как тут откажешь? Внучка-то вся в неё пошла — любознательная, бойкая. Такую не напугаешь историями про домовых или кикимор — Тайка с детства могла видеть нечисть и ничуть её не боялась. Маленькая ведьма растёт! Эх, что бы сказала её мама…

— Ладно, тогда закрывай глаза и слушай, — Таисия Семёновна поправила подушку и укрыла внучку одеялом. — В некотором царстве, в некотором государстве жила-была царевна по имени Ясинка. Слава о её красоте разнеслась по всем дивьим землям, и начали к ней женихи свататься — все царевичи да королевичи. Только ни один из них не был люб Ясинке, в каждом она находила изъяны да высмеивала. А больше всех досталось заморскому принцу. Тот затаил обиду великую и молвил: коли так, пусть же никому не достанется гордая царевна. И пускай забудет она, что такое смех и радость. С тех самых пор Ясинке по ночам стали сниться кошмары.

— Это какие же, ба?

— Разные. То будто бы вода захлёстывает её с головой, не давая вдохнуть, то будто бы забирается она на самую высокую башню, оступается и падает… Но чаще всего виделось царевне, как сердце её уносит в зубах чёрная кобылица, у которой из ноздрей пламя пышет. А перед сном тихий голос того самого заморского принца нашёптывал ей дурные мысли. Будто бы уродлива она, глупа и ни на что не годится. Батюшка-царь, мол, доченьку родную еле терпит, матушка младшего братика любит больше, а всем женихам только и нужно, что полцарства, а не она сама. Так Ясинка не то что смеяться — даже улыбаться перестала, и потому прозвали её люди Несмеяной.

— Ага, знаю я эту сказку, — уже сквозь сон произнесла Тайка. — Потом пришёл Иван-царевич, рассмешил её, и все жили долго и счастливо.

Бабушка погладила её по густым чёрным волосам.

— Так то в сказке, Таюшка. А я знаю, как на самом деле было. Во всем Дивьем царстве не нашлось никого, кто сумел бы рассмешить царевну Несмеяну и избавить её от страшных снов. Отчаявшись дождаться героя, она сама отправилась в путь. Три пары железных сапог износила, три железных посоха изломала, три железных хлеба изглодала, пока не дошла до неприметной избушки в лесу. Никто не знает, что там с нею сталось, а только пришла домой Ясинка совсем другой. Кошмары больше ей не докучали, но прежний весёлый нрав так и не вернулся: горьким стал её смех, а глаза превратились в осколки льда. С тех пор многим во дворце стали видеться недобрые сны, а ночами уже голос самой царевны Ясинки нашёптывал им мысли, доводящие до отчаяния.

Тайка с опаской выглянула из-под одеяла.

— Откуда ты всё это знаешь, ба?

— Как не знать, когда я сама однажды её повстречала.

— Где? — У Тайки округлились глаза.

— Знамо где: во сне. Помнишь, сказывала я тебе, как встретила дивьего мальчика и как он меня в гости зазывал, да вязовое дупло не пустило? После той неудачи я потеряла покой и с ужасом ждала наступления каждой ночи. Голос, что звучал в ушах, твердил, что вовек не попасть мне в чудесный край, потому что тропка открывается только достойным. Ещё снилось мне, как смеётся надо мной дивий мальчик, довольный своей шуткой, а его друзья показывают на меня пальцами. Видела и водоворот, захлестывающий меня с головой, и пустыню, в которую превращается родное Дивнозёрье...

— И как же ты справилась? — У Тайки аж весь сон как рукой сняло от таких новостей.

— Не сама справилась. Помогли мне.

— Кто?

Бабушка улыбнулась, вспоминая. Несмотря на почтенный возраст, она никогда не чувствовала себя старой, поэтому не любила смотреться в зеркало. В душе ей было до сих пор шестнадцать — как в день, когда она встретила своего Радосвета (именно так звали того дивьего мальчика), и как в ту ночь, когда она впервые увидела его во сне…

Она не ответила на вопрос, но Тайка и без того знала — конечно, бабуле помог её жених из иного мира, кто же ещё! О, как часто она представляла себя на месте бабушки — вот и сейчас закрыла глаза и будто бы перенеслась в чужое прошлое...

В одну из ночей октября Таисии Семёновне (а тогда ещё простой девочке Тайке) приснилось, что она встретила в лесу волка — да не обычного, а самого что ни на есть оборотня: огромного, белого, с человечьими глазами. Она бросилась бежать со всех ног, но диковинный зверь не отставал. Тайка слышала его горячее дыхание за спиной, она падала, разбивая колени в кровь, вставала и мчалась дальше. Воздух обжигал лёгкие, в глазах стояли слёзы. Запнувшись о корень дерева, она упала. Волк бросился к ней, Тайка вскрикнула — и проснулась.

Вот только почему-то её ладони всё ещё были выпачканы в грязи и подол платья оказался порван в трёх местах (а ведь она точно помнила, что ложилась спать в ночной рубашке).

— Наверное, я всё ещё сплю, — Тайка ущипнула себя за щёку, но боли не почувствовала.

Она знала, что так бывает: тебе снится кошмар, ты вроде просыпаешься, но на самом деле проваливаешься в новый, более глубокий сон, и так может длиться до бесконечности. По спине пробежали колючие мурашки: а вдруг однажды она не сумеет проснуться?

С улицы вдруг донёсся конский топот, и Тайка, накинув пуховый платок, выбежала во двор. Ворота распахнулись сами собой, пропуская статную всадницу на чёрной кобылице. Глаза лошади горели голубым огнём, а из ноздрей шёл густой пар, цокот подков эхом отдавался в ушах. Тайка знала: нужно бежать! Но ноги вдруг сделались ватными.

— Кто ты? — выкрикнула она. — И что тебе надо?

Всадница скинула с головы капюшон. Её светло-русые волосы свободно струились по плечам, а чело украшал венок, сплетённый из голых ветвей боярышника. От висков к шее спускались грозди ягод, и алые губы — точно такого же цвета, как эти грозди, — выглядели яркими и пугающими на бледном лице. Нечеловеческие, почти прозрачные глаза казались похожими на два осколка голубоватого льда.