Перетекая ртутью друг в друга,
Соединиться в одно целое.
Где твои, где мои руки?
А была ли я «до» целая?
Разлететься на миллион песчинок,
Покориться тебе и остаться.
Только эта веская причина
Вынуждает меня не бояться.
Собери обратно в единицу,
В человека, в куклу, в заготовку.
По деталям, кускам и крупицам,
Будто бы винтажную обновку.
Отражаться в зрачках, как в болоте.
Искаженно, нечетко, не резко.
Потеряться в водовороте
От души частей и обрезков.
Красной лавой втекай в меня снова,
Заполняй все пробоины дыры.
И лечи меня действием, словом.
Становись моим новым кумиром.
Станем ртутью горячей и жидкой,
Растечемся по венам дорожкой.
Чтобы больше не было пыткой
Отрывать себя с мясом от кожи.
— Полина, ты долго будешь в машине сидеть? — услышав ее голос, закатываю глаза.
Мать злится, не понимает почему мне не хочется выходить из ее старой, насквозь проржавевшей тачки. — Я сейчас буду есть готовить, не поможешь? — продолжает она зазывать меня в дом.
А я не хочу. Ни помогать ей не хочу, ни из машины выходить не хочу. И в городе этом жить тоже не хочу.
Я хочу домой, к папе, к моим друзья и к Славе.
Вот только теперь они все за полторы тысячи километров от меня…
Телефон вибрирует, словно в ответ на мои мысли. Папа.
На глазах моментально выступают слезы. Я так скучаю по нему. Хочется выскочить из машины и накричать на маму. Это же она виновата во всем, она своим безразличием вынудила его уйти к другой, а когда отец пришел с повинной, то решила наказать его, а заодно, видимо и меня…
Беру трубку, глотая слезы. Не хочу, чтобы он понял, как я расстроена.
— Алло, пап! — Мой голос звонок так, словно я счастлива, словно не ненавижу этот город и свой отъезд. И маму.
— Как добрались? — слышу в голосе отца те же самые нервные истеричные нотки и хмыкаю. Мы с ним слишком похожи. Именно поэтому мать решила, наказать его таким образом и разлучить нас, вот только она не учла одного — через полгода мне восемнадцать. И как только день рождения наступит, я сбегу обратно к отцу.
— Все нормально, пап, — натянуто произношу, ковыряя дырку на своих и без того рваных джинсах. — Пару раз останавливались в каких-то забегаловках, пару раз в отелях с клопами, так что, вероятно у меня пищевое отравление, чесотка и туберкулез.
— Броль, Полюсик, я уверен, что не все так плохо, — смеется папа. — Максимум вши.
— Хах, всегда хотела стать лысой, а вы не разрешали.
— Видишь, во всем есть плюсы, — голос отца надламываемся и я тут же перестаю улыбаться.
— Пап, ты как? — тихо спрашиваю, косясь на маму, которая продолжает стоять возле машины, уперев руки в бока.
— Все нормально, дочка, — шумно выдыхает он. — Ты не злись на маму, Поль. Она как лучше хочет.
— Ага, лучше, — хмыкаю я. — Лучше это увезти меня из родного города? Поменять школу в выпускном классе? Разлучить меня с тобой? — срываюсь и начинаю плакать. — Еще и Славка там остался, — шмыгаю носом.
— Славка, конечно, весомый аргумент, — пытается пошутить папа, который терпеть не может моего парня. — Поль, ну это ненадолго, ты же знаешь. Тебе годик всего-то потерпеть, а потом уже институт где выберешь. И все, свобода, взрослая жизнь.
— Я хочу домой, — упрямо поджимая губы, твердо произношу я, причем глядя в этот момент на маму. Пусть читает по губам. — Прямо сейчас.
— Это невозможно, Поль, — горько отзывается папа. — Ты пока не можешь решать, а мама… Мама решила, что ты должна остаться с ней.
— Ты даже не пытался убедить ее в обратном! — взрываюсь я.
Мне так больно и обидно, что все эти чувства теперь направлены и на него, хотя отец такая же жертва маминой тирании, как и я.
— Ты же знаешь… — спокойно произносит отец.
— Да, — перебиваю его, больше не в силах по очередному кругу гонять этот разговор. — Мама так решила, — отрезаю я. — Ладно, пап, я пойду. А то мама…
Не заканчиваю. Он и так все знает и даже лучше меня. С мамой спорить себе дороже.
— Конечно, Полюсик, — с тяжелым вздохом, который вспарывает мне сердце, отзывается папа. — Ты звони мне. Фотки высылай. Я тебя люблю, дочь.
— Я тоже тебя люблю, — почти шепотом от подступающих слез произношу я. — Пока.
Телефон замолкает. Поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с мамой, которая все так же неподвижно стоит напротив машины.
Не хочу выходить на улицу. Там непривычно жарко, слишком яркое солнце грозит испепелить меня до костей, а еще я знаю, что подъезд насквозь провонял кошками и кислыми щами. Ветер, который по температуре больше на воздух в сауне трепет белье, развешанное на веревках прямо посреди двора. Кажется, жизнь здесь замерла десятилетия назад…
— Полина, — строго произносит мама, и я понимаю, что ее терпение на исходе. Мне придется подчиниться. Как и каждый чертов день моей жизни.