Не думай о зеленой обезьяне

1

С вами когда-нибудь случалось дежа вю? Если нет, то вам повезло.

В этот раз накатило особенно сильно. "Золотой Саксофон" был почти пуст, я бездумно перебирал клавиши рояля, когда в висок всверлилась боль, затошнило, и кристальную чистоту Чика Кореа взбаламутили голоса-воспоминания:

— ...чего-нибудь душевного...

— Аэлита, не приставай...

— Любые три числа...

... смутные образы, запах мартини, сигарного дыма, чужого одеколона...

— Не думай о зеленой обезьяне, — навязчивой реповой темой.

Пальцы охромели, лилово-прозрачная импровизация в соль миноре рассыпалась на отдельные ноты, фальшивые и бесполезные, как мое предвидение.

Этот сон я видел две недели назад, попытался его записать, но к моменту соприкосновения ручки и бумаги от него осталась лишь одна фраза: "Не думай о зеленой обезьяне". Как всегда — сон забылся и всплыл за пару минут до события, когда уже ничего не изменить. Да и смысл менять? Все равно я никогда не вижу ничего важного. К тому же, не хочу играть с судьбой. Слишком часто проигрывал.

Несколько мгновений кусочки бредового сна стыковались с абсурдом действительности. Затем в мутном зеркале слева от меня показался гангстер по имени Димон — с его появлением паззл сложился, и тошнота отступила, оставив горький привкус предопределенности.

Наш управляющий отлично вписывается в интерьер "Золотого саксофона". Намного лучше, чем само название: у нас отродясь никто не играл на саксофоне, а на черно-белом постере, занимающим всю дальнюю стену, Луи играет на трубе. Все знают, что Луи играл на трубе, кроме нашего хозяина. Но он уверен, что именно джаз-кафе придает его казино "для своих" респектабельность, и уверен в том, что джаз — это непременно саксофон. На самом деле "Золотой саксофон" мне нравится. Уютно, вкусно кормят, приличная публика. Мурку заказывали всего раз, и то управляющий. Он торчит в зале с семи до закрытия, ненавидит джаз и обожает шансон, ест стейк с кровью, носит мешковатые брюки с подтяжками и курит вонючие толстые сигары.

Димон шествовал ко мне, хмуря брови и жуя незажженную сигару. Я наблюдал за ним в зеркале, делая вид, что не замечаю ничего, кроме своей музыки. Разумеется, его это не остановило. Облокотившись на рояль, он неторопливо раскурил гавану, выпустил струю дыма в фикус, отделяющий мой закуток от зала, и уронил:

— Надоело.

Прожевал все, что хотел сказать дальше — у нас респектабельное заведение, а не кабак — и снова затянулся. Я ждал. Кроме сигары от Димона пахло виски. Вместо Чика Кореа по клавишам рояля бродил призрак бетховенской Пятой, но от тех самых четырех нот я пока воздерживался.

Очередной клуб дыма, уже в мою сторону, предварил переход к делу и указал на мое место обслуги. Остро захотелось врезать по кирпичной физиономии, но было жаль рук и жаль работы. За джаз неплохо платят, а публика здесь приличная. Кроме управляющего.

— Хорош, — зажеванное сигарой слово. — Давай что-нибудь душевное.

Димон барственно уронил зеленую бумажку. Бумажка спланировала в сантиметре от басового аккорда и приземлилась на ковролин. Я продолжал играть джаз.

Управляющий засопел. Обдымил фикус. Пробормотал что-то нереспектабельное.

— Это. Владимирский централ, — значительно сказал он и положил мне на плечо тяжелую руку с пальцами-обрубками и часами "Лонжин". — Лабай, мужик.

Я дернул плечом и обернулся. Конечно, мог бы и сыграть, если бы сей гангстер умел попросить, а не приказать. На миг повисло молчание. Димон давил взглядом, я ждал... Через полсекунды зазвенели тарелки, и послышался голос официантки:

— Аэлита, не приставай к мужчине!

Ленка подмигнула управляющему и вильнула обтянутой короткой юбчонкой задницей. Димон просветлел лицом и потянулся её шлепнуть, но не успел, Ленка скрылась на кухне. А из завешенной портьерой арки показался аккуратный пожилой господин с холодно-серыми рыбьими глазами — раньше в "Золотом Саксофоне" я его не видел. О том, что господин отдыхает в неформальной обстановке, говорили только легкий запах мартини и отклонившийся от вертикали на два градуса галстук.

За той аркой скрывалось казино. Я заглядывал туда всего раз и никогда не пытался играть. Не мое это, играть с судьбой — она мухлюет. Но в этот раз она избавит меня от Димона и шансона.

— Доброго вечера, — поставленным тенором поздоровался господин.

Димон что-то прожевал, буркнул "доброго" и отправился на кухню. Проигнорировав управляющего, господин занял его место у рояля.

— Позвольте минуту вашего времени, маэстро.

Не отрывая рук от клавиатуры, я ответил:

— Разумеется.

— Три числа. Любые три числа.

Тема трех карт отлично влилась в импровизацию — я понял, что играю, только когда господин изобразил уголками тонкого рта намек на улыбку. Так и подмывало продолжить шутку... но во сне я сказал совсем другое. Значит, так тому и быть.

— Двенадцать, девять, семь.

Господин коротко поблагодарил и удалился. На рояле осталась неведомо откуда взявшаяся фишка номиналом в двести условных.

Вот и все. Никакой зеленой обезьяны... к чему она была? Ощущение неправильности не желало отпускать, но я не обращал внимания. После дежа вю всегда мерзко.

— Кость, ты чего такой зеленый?

Я вздрогнул и поднял глаза. Ольга! Чайковский снова заблудился в струнах, а она улыбалась нашей старой шутке, которая для меня совсем не шутка: тема Ленского. Вот такая у меня бедная фантазия, Ольга — значит, Ленский. Или просто при виде серых глаз с зеленоватым ободком все умные мысли куда-то деваются. Вот и обезьяна эта: что-то скользнуло по краю сознания — название гостиницы? жарко и далеко? — и пропало.