Не дышится

Мэги Смит любит Ника Харта до травящего ядом безумия. Когда она на него смотрит, ей не дышится. Когда он проходит в переполненном студентами холле полицейской академии, она задыхается, останавливается и не может пошевелиться. Стоит на месте, пока огонь рыжей шевелюры не скроется в надоедливой толпе.

У Ника Харта всё-всё красивое: начиная с этой его аккуратной причёски — волосинка к волосиночке — и заканчивая этими его начищенными до скрипящего блеска ботинками. У Ника Харта самые лучшие на свете друзья: они смеются над его шутками, таскают ему Воннегута и Брэдбери и никогда не оставляют Ника наедине с собой.

У Ника Харта хитрый лисиный взгляд и кривая ухмылочка — кривая до бешеного стука в сердце Мэги. А ещё у Ника Харта размеренная походка и сладко-горький голос; худая фигура и блеск задорной скуки в глазах; в нём метр восемьдесят восемь и ещё больше сарказма, ума и глупых, по-смешному несмешных шуточек.

Мэги Смит знает про Ника Харта всё. Над Мэги — когда-то такой уверенной в себе и амбициозной Мэги — даже смеются подруги.

— Записывать факты о нём — это перебор, Мэгз.

Мэги всё равно на мнение подруг.

Мэги теперь не всё равно только на Ника.

Николас Харт.

Ни-ко-лас.

Мэги Смит не дышится, когда она произносит это имя. И когда записывает его во время скучных лекций на краях тетради и обводит кривыми сердечками — тоже не дышится.

Мэги Смит задыхается, стоит им столкнуться с Ником Хартом на общих тренингах. Она превращается в ползающую в его ладони гусеницу: от него зависит, станет ли она раздавленной в лепёшку или обернётся бабочкой.

Но Мэги, по правде, куда чаще чувствует себя раздавленной в лепёшку гусеницей. В лучшем случае — расчленённой на маленькие-премаленькие кусочки дохлой бабочкой. Потому что Ник Харт считает её слегка чокнутой.

Ник думает, что каждая молекула, каждая частичка в Мэги пропитана безумием. Она смеётся невпопад, говорит слишком уж громко и двигается порывисто. Ещё она произносит какие-то непонятные фразы, которые домысливает-договоривает, видимо, только в своей голове — от этого Нику всегда неловко. Он старается не сталкиваться с чокнутой-Мэги.

А Мэги Смит не дышится.

Ей хочется быть Ником Хартом. Хочется быть в его косточках и в его черепной коробке. Хочется красивые волосы и красивую-прекрасивую фигуру.

Ей не хочется быть маленькой замухрышкой с выпирающими кроличьими зубами.

Ей не хочется любить Ника Харта до травящего ядом безумия.

Ей хочется любить Ника Харта до освобождающего полёта бабочкой.

И дышать-дышать-дышать свежим небесным воздухом.

***

Нику Харту холодно. Внутри себя он ощущает чёрную дыру пустоты, обломанные крылья заоблачной мечты и что-то ещё невообразимо густое и невообразимо тёмное. Холод внутри Ника Харта тягучий и солёный, как струящаяся по венам алая кровь.

Кажется, холод этот — сама суть Ника.

Нику Харту холодно даже в те моменты, когда он хохочет с друзьями над очередной нелепой шуткой. Они хохочут — и хохочут, и хохочут, — а Ник, смеясь, замерзает. Ему кажется, что вот — он уже покрылся цепкой шершавой корочкой. Ему кажется, что он принадлежит не себе, а обществу, где полагается смеяться лишь в тех исключительных случаях, когда надо; когда надо — быть вежливым до завязанного на шее галстука-бабочки. Весь ты должен быть отутюженный, весь ты — начищенный до скрипящего блеска. Весь ты — идеальный.

Кажется, идеальность эта и есть причина омертвляющего замерзания.

Ник Харт до крика из пересохшей глотки ненавидит идеальность; а до ослепляющего и скручивающего кольцом визга — ненавидит Мэги Смит.

Мэги Смит смеётся невпопад, говорит слишком уж громко, а двигается — порывисто, как безумная. А ещё — как безумная — в него влюблена. Нику от этого неловко. Ник ненавидит то, что до идеальности неидеальная Мэги Смит любит его по-сумасшедшему и пресмыкается, как маленькая девчонка: эта когда-то уверенная в себе Мэги смотрит на него щенячьими озёрами глаз как на спустившееся с небес божество.

Мэги Смит не любит. Мэги Смит — пресмыкается.

Кажется, пресмыкание это — результат того, что с людьми делает созданный перед обществом образ идеальности.

Нику холодно от того, что когда-то такая живая, амбициозная и самоуверенная Мэги «любит» лишь только потому, что не знает его на самом деле.

***

— Перестань, — говорит он ей.

И Мэги вновь задыхается: в горло ей ливнями залились отчаяние, трепет и преклонение. Преклонение перед ним — перед Ником, что стоит напротив. И Мэги может думать только об этом: вот он, вот же он, взаправдашний, возвышается одиноким маяком перед ней, перед этой жалкой — когда-то такой уверенной в себе — Мэги Смит.

— П-перест... перест-тать?

— Хватит вести себя так.

Тренер поставил их в пару. Мэги сначала радовалась — ей ведь выдалась возможность коснуться Ника и ей посчастливилось смотреть на него не украдкой. Но теперь, стоя на мате босыми ногами, она, не дыша, исчезает, исчезает, исчезает; ведь Ник Харт, кажется, покрывается льдом, когда он с ней. Мэги мёрзнет под его взглядом и дрожит.

Ник Харт давит её в своих льдистых ладонях. Мэги Смит теперь — сдавленная в лепёшку гусеница. Мэги Смит — расчленённая на кусочки дохлая бабочка.

— Ты как обезумевшая.

Ей не дышится.

А он продолжает:

— Ты как сумасшедшая дура.

Небесный воздух для неё перекрыт навсегда.

А он говорит:

— Просто хватит, хорошо?

Мэги Смит любит Ника Харта до травящего ядом безумия. Ей даже и не хочется, но она не виновата, что Ник весь из себя такой идеальный.