Больше всего мне жаль камзол. Я отдал за него немалые деньги: тонкая вышивка, золотая нить, безупречная отделка, - а все для чего? Чтобы его истончил скучный осенний дождь, высосала ненасытная могильная земля и периодически пытались источить жирные, белые черви?
А этот забивающий ноздри, оседающий на нёбе запах... До чего же мерзостно пахнут сгнившее красное дерево и затхлая обивка, некогда бывшая первоклассным атласом.
Надо признать, они постарались устроить мое "последнее" прибежище с максимальным комфортом - даже заботливо вложили в руки скрипку, ту самую, на которой я играл в тот вечер... Оплавившиеся, истекающие темным воском свечи, томные взгляды, тонкий аромат духов, запах пудры, шелест платьев, гневные лица кавалеров... и та очаровательная дрянь, которой я, по сути, обязан своим нынешним положением.
Я так соскучился по солнечному свету...
Бедняга инструмент жестко упирается в мой подбородок, смычок пристроился где-то меж ребер, а еще меня мучает кашель - последствие утопления, - но, надо признать, для того, кому полагалось истлеть, я чувствую себя возмутительно хорошо.
Кашель.
Крес говорит, что пара кладбищенских сторожей уже сошла с ума от глухого, надрывного звука, что пробивается на поверхность из моей аккуратной могилы и что - в этом месте он хрипло, ехидно каркает - каждый четверг на ней появляется белоснежная томная орхидея.
Ума не приложу, где она достает их в любое время года.
Крес - мой ворон, старый, вредный, умный и незаменимый. Без него мне было бы намного тяжелее поддерживать силы кокона, да и намного скучнее. Я не спрашиваю, чью кровь он проливает на мое надгробие - полагаю, на редкость помпезное - каждую первую ночь новой луны.
У всех свои способы и секреты.
Она...
Столетия практики сделали меня первым среди всех обольстителей, льстецов, мерзавцев и вдохновленных внезапным благородным порывом и страстью глупцов.
Я менял лица, менял облик, характеры, манеру поведения и образ жизни. Поэтому-то истории рассказывают о той дешевке, что звал себя Казановой, а про меня если и упоминают - то шепотом и тихо, чтобы не разбудить в сердце жар и тоску. Или гнев, ненависть и бессилие - тут уж как кому повезло.
Случайно обретенные сила и бессмертие делали мою жизнь воистину невыносимой, покуда я не научился собирать с ее полей все, весь урожай, до последнего колоска, до последнего цветка, не брезгуя и не пренебрегая ничем.
В то десятилетие мой выбор снова пал на женщин Европы.
Она...
Умирать, точнее, в моем случае, проходить состояние смерти - довольно неприятная и болезненная процедура.
Хуже всего повешение, поверьте. И обстановка нервная, и подготовка раздражает своей похоронностью, и потом позвонки так долго и мучительно встают на место...
Но быть забитым четырьмя рогоносцами и сдохнуть в сточной канаве - тоже сомнительное удовольствие.
Поэтому я позволил себе бегство - в батистовой рубашке, в панталонах и босиком по снегу - прямо из спальни мужа номер четыре, приведенного на место преступления мужьями с первого по третьего.
Она...
Даже не вскрикнула, когда я снес в сторону ее слугу и втиснулся вслед за ней в двери дома. Захлопнул их и прижал палец к губам - замерзший, мокрые волосы вьются змеями, тонкие пальцы обещают чувственность и наслаждение.
Я выдумал образ сходу, подумав, что женщине ее типа он понравится больше всего. А она стояла, скрестив руки на груди и смотрела на меня с мрачной усмешкой - и кажется видела меня насквозь.
Никто не посмел побеспокоить ее, погоня прошла мимо, а меня она вышвырнула вон через десять минут.
Босиком, без одежды и без тени сожаления на лице и украв у меня - у меня! - один внезапный поцелуй.
Она...
Я обошел все гостиные, все вечера, я знакомился и расспрашивал, я был даже готов признать, что из моего любопытства проклюнется любовь - и я не смел просто вернуться к тому дому и постучать в дверь.
Это было бы... скучно.
Я встретил ее два месяца спустя - восхитительно живую, прекрасную и лукавую, мне кажется, уже тогда я заметил тень демона за ее спиной - и не придал тому значения.
Я рассчитывал разорвать ее корсет к двум часам ночи - а она вытащила меня на безумную прогулку, любоваться ирисами какой-то там нарумяненной похотливой дамы, устроившей этот помпезный, тоскливый, фальшивый вечер.
Меня. Ирисами. И к чертям корсет.
Невероятно, невыносимо и... ново.
Так началась наша связь.