Не лови золотого коня!

Глава первая. Ульянка

Ночь звёздная выдалась, тихая. Легко потрескивал костёр, фыркали пасущиеся неподалёку кони, сопели прикорнувшие на дедовом тулупчике Васька с Филькой, соседские ребятишки. Егор подкинул веток в огонь и, не удержавшись, вздохнул. Угораздило же порезать ногу в самый сенокос. Да ещё и батька плетью приголубил за ротозейство. Горяч он, их батька — сестрёнок малолетних ещё жалел, а Егору с маменькой частенько прилетало, знай, уворачивайся.

Вот и получилось, что днём Егор кашеварил, а вечером отправлялся с ребятишками в ночное вместо Филькиного деда, прозванного Зуда из-за редкостного занудства. И деду, и парнишкам, Егорова немощь была в радость. Первый мог спать дома на печи у бабки под боком, а вторые — отдыхать от бесконечных поучений.

Неожиданно повеяло прохладой, нервно заржал вожак, столпились вокруг него кобылицы с жеребятами. Казалось, миг, и сорвётся табун с места, разрывая путы, летя по лугу навстречу ветру.

— Орлик, тихо, — сказал Егор вожаку.

Васька с Филькой сели, и тоже уставились на табун, протирая заспанные глаза. Лошади успокоились, как по приказу.

— Как будто чужак пришёл, — протянул Васька.

Повернувшись к костру, Егор вздрогнул: по ту сторону стояла Ульяна, Васькина старшая сестра.

— Улька, чего от тётки ушла? — строго, копируя взрослых, спросил Васька. — Опять за Стёпкой бегать будешь? Смотри, отлупит батька розгами, как обещал.

К тётке, в соседнюю деревню, Ульяну отправили родители от греха. Влюбилась девка без памяти в сына старосты Степана, не устояла перед писаной красотой парня. А тот изгалялся: то к себе призовёт, то прочь отправит. И до Ульяны многим девкам красавец головы морочил, не раз и не два старосте откупаться пришлось.

— У огня погреюсь и пойду, — сказала Ульяна тихо, словно ветер в листве прошелестел.

Она присела на стоящий по ту сторону костра пенёк и протянула к костру руки.

Защемило у Егора сердце от жалости, такая Ульяна бледная, исхудавшая, взгляд печальный, словно мороком затянут. Помнил ведь, как в детстве вместе по заборам лазили, да у деда Зуды яблоки воровали. Задорная раньше была Ульяна, хохотушка, куда что делось?

— Ульянка, — сказал он, — бросай Стёпку, пошли за меня замуж. Ты не смотри, что на рожу неказист, с лица воду не пить. Буду жалеть тебя, любить, руку ни в жисть на тебя не подыму.

Васька с Филькой захихикали, подумали, шутит старший дружок. Ульяна посмотрела на Егора черными, как омуты глазами, словно в душу заглянула, и ответила:

— Славный ты, Егорша. Жаль, раньше тебя не разглядела. Пойду, нужно до первых петухов успеть.

— Постой, проведу до дома, — сказал Егор, вскакивая и морщась от резкой боли. Про ногу-то забыл.

— Сиди уж, провожатый, — сказала Ульяна, махнув рукой. Ласково сказала, а без улыбки. Она встала, поправила платок на голове, перекинула за спину косу и пошла прочь. Сделав два шага, повернулась и добавила глухо: — За доброту твою, Егорша, послушай совет: не лови золотого коня. Бывайте, не поминайте лихом.

После чего Ульяна поклонилась в пояс и, уже не оборачиваясь, пошла по лугу в сторону перелеска. На Егора напало странное оцепенение, отпустившее, только когда тонкая девичья фигурка скрылась за деревьями.

— Васька, Филька, бегите следом! — воскликнул он. — Видите, не в себе Ульянка. Догоните, до дома доведите, маменьке её с рук на руки сдайте.

Ребятишки сорвались с места, но вскоре вернулись.

— Нигде нет, — доложил Филька, когда отдышался, затем вытаращил глаза и дрожащим пальцем показал на пень, на котором сидела Ульяна.

Весь покрытый инеем, пень медленно оттаивал, по дереву струились ручейки похожие на слёзы. Васька заревел, а Филька размашисто перекрестился.

— Беда случилась, поеду до дома, народ на поиски поднимать, — сказал Егор. — Седлайте Ворона. Справитесь без меня?

— Орлик быстрее, — сказал Васька, вытирая слёзы рукавом рубахи.

— Без вожака табун не буду оставлять, — твёрдо сказал Егор, и так беспокоился, управятся ли ребятишки. «Деда Зуду растолкаю, сюда отправлю», — подумал он. Сам Егор собирался искать Ульяну вместе с остальными. Со стороны села раздались крики первых петухов.

Всполошил Егор село. Многие на поиски отправились. Вдоль берега реки прошли до самой излучины. Кто с факелом, кто с лампами. Староста керосиновую лампу не пожалел. Сыну при всех пообещал шкуру спустить. Сильно обозлился, хоть и морочил отпрыск девок, ни одна пока руки на себя наложить не пыталась.

— Ой, гляньте, на отмели что-то белеет! — воскликнул кто-то из парнишек через полчаса от начала поисков.

Ребятня за взрослыми увязалась. Для них всё приключением казалось, но и малых пронял надрывный вопль Ульянкиной матери:

— Ульянушка, доченька! Что ж ты натворила!

Кинулась мать к реке, еле от берега два мужика оттащили. Отец Ульяны, Иван-кузнец, как был, в одежде в воду нырнул. Староста Степану такую затрещину отвесил, тот на ногах не удержался.

В молчании стояли односельчане, пока отец девушки плыл к тому берегу. Хоть и светили ему, а не разобрать было, что он там, на отмели возится. Возвращался Иван, держа над водой руку со светлой тряпицей. Ещё до конца не выйдя, крикнул:

— Не Ульянка, нет. Полотно белёное кто-то из баб в стирку упустил.

Несчастная мать на землю села и встать не может, ноги отнялись. Иван рядом опустился, обнял, а та приникла к нему, всхлипывая, даже рубахи мокрой не заметила. На всех словно холодом мертвенным дохнуло от реки.

— Так, может, Ульянка-то обратно к тётке отправилась? — предположил дед Зуда. — Вон Егорша сказал, Васька ей грозил батькиными розгами.

Деда на берег со всеми бабка отправила, заявив, что пострелята и одни с лошадками управятся, а ей из первых рук новости знать надо.

— Какие уж тут розги… — сказал Иван и замялся, но все словно услышали несказанное: «Живой бы найти».

Он в дедово предположение не особо поверил, а вот мать ободрилась, воскликнув: