Не отдавай меня смерти

Глава 1.

      Свершился тот день, когда я, перекрестясь, переступила черту кладбища с твердым намерением навестить свою покойную соседку сверху. Со дня её смерти прошел почти год, а я ни разу не была на её могиле. На похороны не пошла умышленно: решила не ранить свою нежную душу ужасающей картиной мертвого тела в гробу. После просто не хватало сил.

       Это… страшно… Особенно, если хоронят твою пятнадцатилетнею ровесницу, которая ещё вчера сидела на лавочке, грызла сама семечки и угощала ими тебя. А следующим утром раз — её больше нет. Резко, неожиданно оборвалась нить судьбы. Сам собою напрашивается вопрос: какая тогда цена человеческой жизни? Хм. Видимо, крайне ничтожная.

       Покрепче сжимаю искусственную розу и считаю ряды, отгоняя от себя незваную философию. Если обо всем этом думать, то так очень скоро можно разочароваться. Я так не хочу.

       Четырнадцать. Двадцать. Двадцать семь. Почти на месте. Заворачиваю и иду вглубь кладбища по узкой протоптанной дорожке, стараясь не задеть старые ржавые ограждения, кресты. Один вид на них заставляет сердце болезненно сжаться. А ведь это то, что осталось от чьих-то бабушек, родителей, детей. Сколько же слез незнакомых мне людей поглотило это место? И неужели когда-то оно съест меня? Ту, которая на данный отрезок времени имеет счастье учиться в школе, разбивать в ярости экран своего мобильного телефона, обниматься перед сном с мамой и еще много других подростковых вещей? Господи, неужели мои дети (а я очень надеюсь, что они у меня будут) станут приходить к моему надгробию с комком нестерпимой горечи в груди?

— У меня ещё такой разрез на футболке был. Пикантный. Я тебе в тот раз её, кстати, показывала, помнишь? Ну, так вот. И смотрю, а у него взгляд все ниже и ниже опускается. Прямо, ну, туда. Что говоришь? Ахах! Верно подмечено. Ты такая остроумная! — из пространства, в котором мои мысли берут надо мной верх, меня вывел чей-то голос. Я подняла брови в жутком удивлении, заметив на скамье девушку, которая сидела, положив ногу на ногу, смотря на бугорок земли и что-то с неестественным для кладбища энтузиазмом ему рассказывая. Я никогда раньше не видела, чтобы кто-то так свободно и легко общался с мертвым. Обычно обмалвливаются в двух-трех словах — тут же такой тип историй, который по секрету нашептывают близким подругам.

       Девушка, словом, тоже меня заметила, замолчав и бросив в мой адрес недовольный взор за то, что из-за меня ей пришлось прерваться. Мы с грозной растерянностью смотрели друг другу в глаза, оценивая кто перед нами. Она деловито спросила:

— К Юле что ли?

       Я кивнула головой. К несчастью, незнакомка была около той самой могилы, которая была мне нужна. Сама не заметила как дошла. Девушка поднялась и развязной походкой двинулась мне навстречу. Остановилась и преградила мне вход, насмешливо улыбнувшись, будто не воспринимая меня всерьез:

— Вижу, ты не была с ней близка. Юлечку никогда не нравились розы. Больно пафосные. И ты, что? Нарочно выбрала красный для иронии?

— Нет. Что не так с красным? — нахмурившись, спросила я, продолжая недоумевать с её поведения, — Дай пройти?

— Конечно, — она сдвинулась, давая дорогу и жестом показывая, что вход свободен, — Красный может приносить мать Юлии. Может её брат. Могу я. Но ты — нет. Усекла? Иначе ложь. Приноси белый. Белый цвет — нейтральный цвет.

       В её речи я уловила какую-ту странную связь, понятную ей, но не доступную мне. И пусть было совершенно непонятно, почему нельзя приносить красный, я не попросила пояснить.

       Вместо этого поздоровалась с бывшей соседкой, вздохнула и грустно покачала головой, обратив взгляд своих зеленых глаз на портрет покойницы на памятнике. С холодного камня через меня, в пустоту, в забвение радостно смотрела улыбающиеся Юля с глазами, светящимися изнутри теплотой и лаской. Холмик её был ухожен. На нем росло множество живых цветов и такое же множество стояли в вазах. Ни единого сорняка. Должно быть, её семья кому-то платит, чтобы он круглосуточно наблюдал за могилой.

       Я принялась устраивать свою розочку рядом с сими роскошными цветами, как вдруг услышала осуждающий надрывающийся голос с такой манерой речи, которой говорят только утомленные и потерявшие всякую надежду учителя:

— Ну, куда ты ставишь? Куда? Не видишь: у меня тут все по цветовой гамме!

       Опешила. Уже и забыла про неё. Как оказалось, зря. Девушка в мгновение ока очутилась рядом, выхватила из моих рук цветок, встала впереди и агрессивным движением таза толкнула меня, как бы говоря: «проваливай, неумеха».

— Что ты себя позволяешь? — разозлилась я. Это уже ни в какие ворота!

— А ты что? Придут раз в год по обещанию с искусственными цветами и начинают тут свои порядки чинить! — проворчала юная дерзкая женщина.

— Блин, бабенция, что с тобой не так? Что ты к моей розе прикопалась? — разборки в таком месте устраивать не хотелось: это бы противоречило моему воспитанию, нормам морали и религии. Однако вся моя задушевная грусть потери улетучилась от беспрестанных замечаний сей леди. Я не могла отдаться скорби, чувствую сбоку раздражителя. Его требовалось убрать как можно скорее.

— А то, что искусственные цветы — бесполезность! Их приносят те, кто приходит сюда для того, чтобы лишний раз доказать миру, какой он хороший и правильный. — почти рыкнула она, все же поставив розу к остальным цветам, — Понимаешь, умершему не нужна пустышка, не дающая подпитку оболочке его духа.