Не сходи с тропы

Не сходи с тропы

Рирад ничего не забыл.

Помнил крики солдат, лиловый дурман, клубящийся под дверью, заползающий в дом. Один вдох – и подкосились ноги. Дед не дал Рираду упасть, схватил за плечо и прошептал: «Твой отец сражался за свободу, и ты будешь. Но сперва вырасти. Ты должен выжить, затаись, пусть думают, что сломали тебя». Потом хрустнула щеколда, взвизгнули дверные петли, и мир померк.

Рирад помнил, как очнулся в клетке. Вцепился в прутья, приподнялся и увидел изломы гор в закатном небе, островерхие крыши родной деревни на гребне холма. Клетка качалась, подпрыгивала на ухабах, волы тянули ее прочь, вниз по дороге. Вскоре хижины скрылись из вида. Остались лишь чужие голоса, скалы и надвигающаяся ночь.

На привале его заставили выпить вязкий отвар. «Давай, чертенок. Знаем, какие вы все верткие и быстрые, это тебя успокоит». Двигаться стало тяжело, даже глаза не открывались. Не получалось и стронуть время: ни подтащить к себе, замедляя, ни отпустить, чтобы мчалось вскачь. Время больше не слушалось Рирада, равнодушно ползло вслед за скрипом тележных колес.

Дни тянулись в мутном полусне. Но дорога кончилась, дверь клетки распахнулась, и Рирада повели вдоль плетня, а потом через цветущий сад. Лепестки кружились в воздухе, падали на тропинку. За деревьями высился дом – алый, цвета свежей крови, лишь ставни и дверь сияли белизной. На крыльце стоял человек: светловолосый и бледный, в красивой, чистой одежде.

– Входи, – сказал он Рираду, – это твой новый дом.

Когда рассеялось действие отвара, время снова стало покорным, а чувства – ясными и острыми. Рирад хотел убежать. Но последний наказ деда жег сердце, не давал ослушаться. Рирад затаился. Жил в чужом доме, полном диковинных вещей. Спал на кровати – слишком высокой и мягкой. Ел безвкусную похлебку, отвечал, когда спрашивали. И никогда при других не разматывал и не сматывал время.

Хозяин дома, Янха, настаивал, чтобы Рирад звал его отцом. Это было сложнее всего. Как признать родичем – пусть и на словах – светлокожего чужака, врага? Да и не годился он Рираду в отцы. Ни жены, ни шрамов, ни охотничьих трофеев, – разве это мужчина?

И, будто этого было мало, Янха дал Рираду другое имя. Наверное, посчитал настоящее слишком гремящим и резким и нарек приемыша по-своему: Витша. Здесь у всех были бесцветные, бескостные имена, похожие на кашу, которую Рираду приходилось есть по утрам.

Рирад затаился – но не сдался. Вечерами, после заката, ложился спать, укрывался с головой и ждал. Янха заглядывал в его комнату, проверял, погашен ли свет. Шаги затихали в коридоре. Рирад боролся со сном, слушал. И, если хлопала входная дверь и раздавались голоса гостей, – стягивал время, заставлял застыть.

Никто из чужаков так не умел. И родители, и дед часто повторяли: «Они даже не знают, что мы так можем. Думают, мы просто быстрые и сильные. Если окажешься среди них, храни тайну нашего рода». Рирад возмущался в ответ, кричал, что никогда не станет жить среди врагов. Эти воспоминания ранили, но и забыть Рирад не мог. Ясная память тоже была даром его племени.

Чутко прислушиваясь, Рирад выбирался из-под одеяла, замирал возле кровати. А потом подхватывал время, влек к себе. Оно становилось тугим, как натянутый канат, и мир менялся.

Все звуки, шорохи и скрипы теряли привычный облик, длились и длились. Занавеска, до того колыхавшаяся над приоткрытым окном, застывала. Медленно, медленно отгибался ее край. Рирад осторожно отворял дверь – совсем ненамного, лишь бы протиснуться – и шел наверх. Он мог бы не красться, никто не заметил бы его сейчас, для чужаков он стал быстрой тенью, внезапным порывом ветра. Но с раннего детства Рирад знал: будешь бегать в стянутом времени – обожжешься о воздух. Поэтому не спешил.

Добравшись до комнаты, где Янха принимал гостей, Рирад озирался. Прятался в коридоре, за высоким плетеным кувшином или под вешалкой, и отпускал время. Неразличимый гул ускорялся, превращался в голоса. Рирад слушал.

Часто разговоры были непонятными или скучными, но он не сдавался. Он должен был узнать хоть что-то о родной деревне, о матери и деде. И об отце – куда его забрали, что с ним? Но так вышло, что сперва узнал о своей судьбе.

– Ну что это за работа, Янха! – смеялся один из гостей. – Смотреть за малолетками, еще и за детьми преступников! Понятно, конечно, не заберешь их из дома – и нахватаются, вырастут такими же. Но лучше бы их сдавали в приют, как раньше.

– Приют не годится, – возражал Янха. – Ребенку нужна семья. Витша хороший мальчик, послушный. Привыкнет, вырастет, выучится, пойдет на службу. Будет приносить пользу.

Рирад понял, что и правда надолго здесь, его не отпустят обратно в горы.

В другую ночь он услышал и об отце.

– Казнили на прошлой неделе, в центральной тюрьме, – сказал незнакомый голос, спокойный и равнодушный. – Горцы притихли. Но следим за ними, дороги перекрыты.

Тогда Рирад не выдержал. Остановил время, скрутил до неподвижности и кинулся бегом по лестнице, прочь из дома. Упал в саду под деревом и рыдал, отчаянно, долго, не замечая, как болит опаленная кожа. Застывшее мгновение нависало свинцовой тяжестью.

Утром Рирад не смог подняться с кровати. Горло жгло, смотреть было больно, а руки покрылись красными пятнами. Нельзя столько оставаться в медленном времени, нельзя двигаться там так быстро.