Не смей вспоминать

Пролог

— Стой! — я схватила его за рукав. — Да стой же ты, Волков!

Я отчаянно пыталась его удержать, но он одернул руку.

— Отвали, Цветкова. Я все сказал.

Я не могла поверить, что это конец. И не могла это принять. Неужели он так просто готов от меня отказаться? Не сейчас.

— Ты все не так понял. Ну послушай! Дай мне объяснить! — голос надломился, а глаза наполнились предательскими слезами.

Волков наконец остановился, а я от неожиданности чуть не врезалась в его крепкую спину. Широкие плечи парня тяжело и часто поднимались. Он глубоко вздохнул и повернулся ко мне. Наши глаза встретились. Я вздрогнула.

— Софа, не надо. Я не хочу вновь слышать твою глупую ложь. Хватит с меня. Поверил однажды.

— Но я не лгу!

— Я все видел своими глазами.

— Но ты неправильно понял. Все не так!

Я перешла на крик. И в этот момент было совершенно безразлично, что прохожие косо на меня смотрели.

Данияр прикрыл глаза и закинул голову назад. Повисла пауза. В воздухе будто заискрило. Я прикусила внутреннюю сторону щеки до крови, чтобы хоть как-то заглушить боль в сердце. Время замедлилось. Я ждала, что он скажет.

Он посмотрел на меня пустыми глазами. Голубые радужки зрачков, словно льдины — кольнули меня холодом. В них уже не было любви. Внутри меня что-то оборвалось. Это была надежда.

— Софа, — он на долю секунды остановился, будто размышляя над тем, что сказать дальше. — Прощай…

Земля ушла из-под ног. Голова закружилась. Я стояла на оживленной улице. Все вокруг куда-то спешили, проходя мимо меня. Жили свою прекрасную и интересную жизнь. А я... А что я? Я смотрела на удаляющуюся спину любимого человека и понимала, что теперь точно все. Конец. Мой мир разрушен безвозвратно. И это полностью моя вина.

Я стояла прикованная к одной точке, казалось, целую вечность. А может быть и всего секунду. Не знаю. А затем темнота. И боль. Боль в теле, в сердце, в душе. Она меня разрывала на части. В миг меня накрыло такое беспросветное отчаяние, что я словно перестала существовать. Кажется, именно так умирает душа.

Буквально через секунду глаза заболели от яркого ослепляющего света, проходящего сквозь закрытые веки. В ушах стояла какофония звуков, от которой по голове будто били молотком. Я зашипела и попыталась встать, но тело не слушалось. Возникало ощущение, что я нахожусь в плотном коконе из которого не выбраться. Я уловила противный писк совсем рядом возле уха, а затем взволнованные крики людей.

Неожиданно меня стало касаться множество рук. Кажется, это были врачи. Я старалась разглядеть лица, но видела только белые расплывчатые пятна. Они спрашивали о моем самочувствии, проводили какие-то тесты, но я не могла сказать ни слова. Меня охватила паника.

Потребовалось несколько минут, чтобы зрение восстановилось. Никого вокруг меня уже не было. Я осталась совсем одна. Наедине с грудой вопросов.

Нужно было оглядеться, но шея не слушалась. Одними только зрачками осмотрела помещение, в котором нахожусь. Это была светлая современная палата, как в фильмах про врачей. За панорамным окном виднелись стеклянные многоэтажки. Никогда раньше не видела такие дома. Закралась мысль, что я не в своем родном городе. На прикроватном столике стояли свежие цветы.

Я попыталась вспомнить, что произошло, но перед глазами темнота. Ничего. Ни где была, ни что делала. И это все казалось до безумия странным.

Приложив немало усилий, мне удалось сесть, хотя конечности все равно не слушались. Они словно одеревенели. Я начала себя осматривать. С виду все было нормальным, ну за исключением безвкусной больничной пижамы. Но затем я взглянула на руки. На одной из них обнаружила уже заживший отвратительный гигантский шрам белого цвета. На другой точно такой же, но поменьше. И тут удивилась еще сильнее. На заживление такого большого рубца необходимо много лет. Как такое возможно?

Вдруг дверь палаты открылась и в нее вошла мама. Но она изменилась. Выглядела старше.

— София, дорогая! — обратилась ко мне теплым голосом, села на край кровати и крепко обняла меня за плечи.

— Ма… — слова давались с трудом и я сильно напрягалась, чтобы сказать хотя бы шепотом: — Мама, — по моей щеке покатилась слеза понимания. Случилось что-то страшное.

— София, — сказала она и всхлипнула. — Мне так жаль.

Мама все время меня обнимала, будто боялась отпустить, и повторяла как мантру слова сожаления. Спустя какое-то время она пришла в себя.

— Расскажи, что я тут делаю? И откуда у меня шрамы? — не выдержала и прохрипела не своим голосом.

Мама отстранилась и тыльной стороной ладони вытерла слезинки со своих щек. В ее глазах виднелась бесконечная боль.

— Моя девочка. Я не знаю, как все объяснить. Это тяжело, — ее губы дрожали.

— Мама, пожалуйста, — я попыталась взять ее за руки, но пальцы не двигались.

Она горько вздохнула и отвела взгляд в сторону.

— Ты была в коме… — она сглотнула, а затем продолжила: — Шесть лет.

Этого не может быть. Неправда. Я не верю. Не хочу в это верить. В ушах зазвенело, а в висках сдавило пульсацией.

Я смотрела на маму округленными глазами, пытаясь понять, не шутит ли она. Но зачем маме шутить? Это нелогично.

— Я… что? — все, что смогла из себя выдавить.

— Произошла авария. Водитель пытался избежать столкновения с впереди едущей машиной, которая неожиданно выскочила перед ним, и выехал на тротуар. Там была ты, — мои глаза накрыла пелена подступающих слез, но я продолжала слушать рассказ мамы: — Ты получила множество травм, врачи долго боролись за твою жизнь. Однако в сознание так и не пришла.

— Не верю. Нет, это неправда, — мысли путались, как и слова. Я начала задыхаться и схватилась за горло. — Шесть лет?

— Да, дорогая.

Мама вновь заплакала. Теперь мы плакали вместе. Она прижалась ко мне, а я уткнулась ей в плечо.

— Я не помню, как это произошло. Совсем ничего. Расскажи мне больше, пожалуйста. Где это случилось? — нашла в себе силы сказать.