Не тронь меня!

Часть 1. В Аду всегда есть место. Глава 1

Кто бы мог подумать, что чужие вопли могут быть символом надежды? Уродство. Гадостное чувство.  Человека можно превратить в животное. Остается один инстинкт – выживание. Крики других –шанс, что сегодня день не твоей боли.

   При всем желании я не мог бы сказать, сколько дней нахожусь в заточении. Часы, дни, недели –  все давно слилось в болезненную бесконечность, прерываемую редкими передышками, когда моему телу позволяют восстановить силы.

   Я в аду. Я в чьем-то подвале, где даже стены оглохли от визгов тех, кому невозможно выбраться отсюда.

   Шесть камер, расположенных по кругу. Шесть клеток, в которых нам суждено мучительно умирать, стеная и задыхаясь в лужах крови. Мы под охраной нескольких человек, и все они – озабоченные садисты, которым нравится причинять людям боль. Главный – Серый, высокий жилистый мужчина с внешностью, которая не отражает гнилости натуры. Он привез нас сюда, чтобы воплощать свои больные фантазии. Они рвут, травят, ломают.

   Морщусь, когда короткую случайную тишину разрывает новый вопль Алены - девушки из камеры слева: ее клетка через одну от моей, и, если прижаться к толстому стеклу, ограничивающему камеру, то можно увидеть край ее темницы. Мы – подопытные крысы, оказавшиеся на растерзании душевнобольных людей.

   Я бы и рад заткнуть уши, чтобы отгородиться от ее криков, только это не слишком помогает. Вынужден признать, что Алена самая стойкая из нас: несмотря на всю боль, она не молит о пощаде, а раз за разом сыпет проклятиями на головы мучителей. К сожалению, они смешиваются с ее собственными криками, со стонами оргазмов охранников и ударами плетей об ее поруганное тело.

   Вероятно, было бы лучше, если бы Алена плакала, как Таня – вот кто никогда не сопротивляется. Покорно принимая все, что ей уготовано. Она похожа на безумную куклу, которая отрешилась от бренного мира. Серому не нравится покорность, ему подавай погорячей, и наверно поэтому Таню обычно избивают и уходят, а Алене приходится еще и выносить домогательства со стороны мужчин.

   – Что б ты сдох, сука! – не сдается измученная Алена, а я различаю поворот ключа в замке ее камеры.

   Невольно сжимаюсь всем телом, а изнутри, из затравленной души, поднимается волна противной дрожи.

   Животный страх.

   Я отлично знаю, что камера между мной и Аленой пустует: прошлый жилец не выдержал пыток и на днях умер. Для меня это означает только одно – я следующий.

   Серый выходит в центр круга, на обозримое всеми пленниками пространство, и, заправляя рубаху в штаны, поворачивается ко мне, плотоядно улыбается:

   – Радуйся, паренек. Сегодня эта сучка отработала за вас двоих, тебя я трахать не буду, отдыхай.

   Остатки былой гордости требуют послать его к черту, но сильно обострившийся в камерах инстинкт самосохранения не дает словам сорваться с губ: сглотнув слюну, которая мешает дышать, я благодарно киваю.

   На самом деле к сексуальным контактам Серый принуждает только женщин, меня и еще одного парня, имени которого я не знаю, он не трогает. Иногда я даже удивляюсь, почему: мы все для него не люди, а лишь куски живой плоти. Тела, ломая которые, он получает удовлетворение.

   Отворачиваюсь к стене, прикрывая глаза, и думаю о том, что надо поспать. Тишина вокруг слишком редкая штука, а спать под оглушительные вопли просто невозможно. Однако Серый еще не ушел: он гремит чем–то металлическим, и я снова смотрю в его сторону. Там, где он стоит, находятся несколько столов и металлических стеллажей, заваленных щипцами, шприцами, ножами, тисками... Перечислять можно до бесконечности, но от этого только хуже. С большинства орудий даже не смыта кровь предыдущих жертв, они валяются на всеобщем обозрении, безмолвно напоминая о своей опасности.

   В руках у Серого кандалы – четыре крупных обруча с колечком на каждом. Эти штуки смыкают на руках и ногах заключенных и закрепляют на цепи, которая есть в каждой камере. Человек оказывается на привязи, почти без движения, скованный и беспомощный.

   Удостоверившись, что я наблюдаю за ним, Серый произносит:

   – А ведь сегодня у нас с тобой юбилей, паренек.

   Я напрягаюсь, не решаясь даже предположить, что это может быть за праздник и как мы его отметим.

   – Ты гниешь в этой камере уже два месяца, а до сих пор жив...

   Что это будет? Новая извращенная пытка? Меня будут резать? Или срывать кожу с пальцев ног? Располосуют спину причудливым узором, сплетенным кончиком кнута?

   – Я пригласил гостей, – громко говорит мой враг и взмахом руки указывает в сторону узкого коридора – прохода, который ведет к свободе... или приводит сюда: в последний приют для тех.

   Два мужика выходят из тени, волоча худое женское тело.

   «Еще одна игрушка для похотливого урода», – думаю я, но внутренний голос неприятно урчит. Что–то не так.

   Голова девушки опущена вниз, рыжие волосы грязными сальными прядями рассыпались по плечам, а по ее рукам размазана едва подсохшая кровь. Я выпрямляю спину, стараясь рассмотреть пленницу получше, – она кажется отдаленно знакомой. Но я отказываюсь ее узнавать. Не хочу в это верить.

   – Куколка, открой личико, – командует Серый, обращаясь к девушке, но та никак не реагирует на его игривый приказ.

   Нахмурившись, он кивает подчиненным, и один из них, с силой дернув девушку за волосы, поднимает ее голову вверх. У меня вырывается стон.

   Лера!

   Она выглядит полубезумной и, кажется, даже не осознает, где находится.