Небо на земле

Небо на земле

                                                                                      Две вещи наполняют трепетом мою душу:

                                                                                      звёздное небо над головой

                                                                                      и нравственный закон внутри нас.

                                                                                                                                            И. Кант

Работа у меня простая. Держать в порядке взлётную полосу. Всего тридцать пять метров в ширину, зато в длину – тысяча триста сорок.

Вот её и чищу.

Месяц назад вертолёт прилетал, красавец МИ-8. Ребята такие хорошие, смеются, говорят:

«Ты-то, старый дед, что здесь делаешь? Зачем ползаешь, чистишь свои полтора километра? Приватизировал их втихаря? Возвращайся в деревню, пока волки не съели. Вертушка на любую поляну сядет, а самолётов здесь как не было столько лет, так и не будет уже никогда. Ни в одном реестре тебя нет, мохнатого отшельника, ни на одной навигационной карте…»

Ну и что – что на карте меня нет… На карте меня нет, но я есть.

Ну да, сейчас моя взлётная полоса считается заброшенной. И нет её ни в каких справочниках. Даже дороги к ней нет. Не нужна никому. Но как можно попустить, чтобы лес вырос на месте для самолётов.

Пятнадцать лет – ни одного самолёта. Но ведь так будет не всегда, правда? Проснётся страна.

Ведь это такое большое дело – малая авиация… Это же только название, что малая. Два десятка живых душ в каждом самолёте, шутка ли? Конечно, когда Печора прочно встанет – можно по льду. А до реки сколько вёрст грязь месить? А весной, а осенью? Без крыльев – никуда.

Возродится малая авиация… Может, ещё прилетят знакомые самолёты. Или даже большие прилетят. «Тушки» летают по сорок лет, редко-редко их вижу, высоко мчатся. А может, и не «Тушки» это вовсе, а современные какие. Не вижу уже ничего.

А что старый – это да. Больше полувека в авиации. Лучшая работа на свете. Лётчики – это боги, но они же взлетают и садятся на землю. Стало быть, мы тоже нужны, наземные службы.

Бывает, говорят мне: ну что это такое – твоя полоса? Сама по себе она бесполезна. Как самолёт сядет без диспетчеров и локаторов? Зря здесь ползаешь.

Ну что, может, и правы они. А всё равно не уйду. Куда уходить? Другое место искать на старости лет? Здесь я человеком стал. Авиационное техническое училище закончил. И по распределению сюда. Самолёты заправлял, техником работал…

В  прежние времена хорошо было. По всему Союзу летали. Льготы были для работников авиационного транспорта. Вот сам я деревенский, а сколько повидал! Ленинград видел, Ригу, Вильнюс… Большая была страна. Что от неё осталось? Даже казённую волчью шубу сносил. Только сапоги на меху ещё держатся. Советские сапоги.

Человек ведь как? Всегда надеется, что когда-нибудь будет по-другому. А когда наступает это другое – всегда хочет вернуться к прежнему.

А тогда жизнь кипела. По десять самолётов в день приземлялось. Аэровокзал заполнен был. Колхозники, заготовители, геологи, лесорубы, рыбаки, золотодобытчики, отпускники на юг. Края у нас непростые, а детям хочется и море увидеть. И всё ведь возили – от мотоблоков до оленьих шкур.

А потом конец пришёл Союзу. И аэровокзал опустел. Все удивлялись, не верили, когда впервые выходные ввели. Субботу и воскресенье. Никогда такого не было. Нельзя было даже представить – как это два дня небо будет пустым? Нам-то что делать? А потом и пятница с четвергом… потом один день в неделю остался…

Аэровокзал наш потеряли… Комитет госимущества его сдал, а муниципальные власти не приняли. Морока одна. Дорого содержать, а прибыль – какая, если люди летать перестали. К большим городам прибились, кто смог, а остальные здесь умирать остались. Медленно, но насовсем.

И аэровокзал умирал по частям, всё выходило из строя. Система оповещения пассажиров… Световое табло… Краска на стенах… Стёкла… Отопление… Двери… Полы… Электричество за долги отключили… Трубы…

А сейчас я здесь сторож, уборщик, охранник, слесарь, тракторист… И начальник для всего этого трудового коллектива. На старости лет начальником стал. И ведь все профессии нужные, даже сторож. Думаю, что сторож – от слова «страж». Гордое слово какое – защитник…

Вообще гордость есть у меня. И рассуждение есть. Моя взлётная полоса – часть чего-то большого, человеческого. Пока держится асфальт, пока не пришла тайга – сохраняется что-то… Тайга придёт и растворит в себе, но пока здесь работает человек – остаётся какая-то часть страны, даже часть города. Здесь асфальт – и в Ленинграде такой же асфальт.

Работа у меня нехитрая, но соображение требуется. Ведь взлётно-посадочная полоса – это наука целая. Мало полтора километра асфальтом выложить. Входные щиты, осевая разметка… Ночные старты… Кабеля... Подъездные пути хоть какие-нибудь, на будущее. Водостоки…

Год назад коммерсанты приходили, предлагали полосу им отдать – под дровяные склады. Три тысячи обещали. Нельзя так. А если самолёт появится? Он на склады садиться будет? На арендаторов этих?