Неделя грёз

Неделя грёз

Открывающий неделю жаркий июльский день сменился прохладной, лунной, безоблачной ночью. В зарослях за окном стрекотал одинокий сверчок, но не он не давал Ларссону уснуть – тот, лёжа на скрипучей (и теперь уже своей) кровати мысленно переваривал всё то, что произошло сегодня.

Этот небольшой домик Ларссону достался от тёти – а ей, в свою очередь – от дедушки. И полом в том доме последнее время служила самая обычная земля – но это обстоятельство вовсе не смутило Ларссона, ибо он всегда мечтал об отдельном гнёздышке, дабы наслаждаться в нём тишиной и покоем.

Ветхий дом вдали от всех; вдали от центра и суеты мирской. И из окна его виднеется заброшенная водонапорная башня и просёлочная дорога – пожалуй, это и всё, что можно рассмотреть, ибо это Богом забытое место преисполнено джунглей умеренных широт, поскольку уже некому было следить за сорною травою и клёнами-кустарниками, давно возмужавшими в деревья.

Именно сегодня, в первый день недели и в первый день воцарения нового хозяина его уединённую обитель, его полуразрушенную цитадель посетили нежданные гости – несколько одетых в бесформенную робу человек худощавого телосложения, цвет кожи которых был промежуточным звеном между сажей и фиолетовым.

Остолбенев от удивления, Ларссон раздражённым тоном спросил, чего им угодно. Узнав же, что люди эти пришли за молоком, Ларссон удивился ещё больше. Еле сдерживаясь (и на всякий случай протирая глаза в надежде, что весь этот бред ему лишь снится), он объяснил непрошенным покупателям, что не держит хозяйство, что у него нет ни коров, ни коз, и уж тем более он не собирался кому-либо что-либо продавать, потому как человек он закрытый и вообще это его дело.

Чёрно-фиолетовые незнакомцы оказались на редкость глупыми (если не сказать большего). Несколько раз пришлось им объяснить, давно ли и почему всё так, как ныне. Когда Ларссон уже облегчённо вздохнул, искренне надеясь, что его услышали и поняли, один из этих галдящих остолопов схватил то, что ему не принадлежит, и бросился наутёк; его силуэт скрылся за ближайшим холмом. Ларрсон – следом. Вскоре он поймал себя на мысли, что бежит уже не за одним воришкой – от Ларссона сейчас удирали все дикари, которые стучали в дверь и которые отняли не меньше получаса по времени, и гнаться за которыми ему, возможно, придётся до самого рассвета. Кажется, эти люди хотели, чтобы за ними бежали.

По возвращении домой Ларссона ждало немалых размеров странное насекомое желтоватого оттенка. Несколько мгновений глаза в глаза, и новый гость куда-то юркнул – а Ларссон, отделавшись лёгким испугом, прилёг на скрипучую кровать, из которой сегодня уже не поднялся.

***

Второй день в доме лесника с утра нёс в себе всякую скуку – Ларссону претило прибраться в этом затхлом жилище, будь то протирание пыли, влажная уборка, перестановка предметов мебели или что-либо ещё – словно новый хозяин прожил здесь не день, но год или даже век. Вместо рутины вроде изъятия из почвы сорняков, корчевания пней или пилки побегов клёна Ларссон решил наведаться в центр посёлка – посёлка, в котором ранее он не был никогда.

Сразу и внезапно Ларссон поразился абсолютной пустоте – как на улицах, так и в зданиях, строениях, сооружениях и помещениях – ибо Ларссон заглядывал всюду; всюду его глаз искал живого, но не находил. Да, он мечтал о подобном, но не до такой степени – в опустевшем, вымершем посёлке его некому было обслужить, будь то супермаркет, аптека или что-то другое.

Ноги понесли Ларссона в среднюю общеобразовательную школу, где он застал в классах и коридорах около четырёхсот десяти трупных тел – учеников и их педагогов. Все они застыли в разных позах: кто-то прихорашивался в зеркальце, кто-то говорил по телефону, кто-то поднял руку, чтобы ответить домашнее задание. Более же всего Ларссон поразился тому, что вслед за окоченением не последовало разложения – точно он в музее восковых фигур мадам Тюссо, или в таком месте, где мертвецов немедленно и тщательно бальзамируют.

В спортзале на бильярдном столе лежала развёрнутая карта, на которую Ларссон сразу же обратил своё пристальное внимание – ей оказалась карта всего посёлка. Интересно, что она могла здесь делать? Кто её сюда принёс и зачем?

Спускаясь по лестнице, Ларссон, щурясь в сумраке, вдруг приметил тень – которая, услышав шорох, кинулась прочь... Подозреваемого точно ветром сдуло – Ларссону так и не удалось его разыскать (детектив из него вышел никудышный – не чета Ширли Холмс).

Из школы Ларссон направился в ближайший бутик и встал за прилавок, примеривая на себя роль продавца-консультанта.

«Всё открыто, но ничего не тронуто – подумал про себя Ларссон, – Странно это всё».

Через некоторое время в магазин пожаловали какие-то сомнительные личности – выходит, мёртвое село не такое уж и мёртвое? Эти люди в достаточно вежливой форме попросили списать им некий ночной долг, совершенно не удивившись тому, что перед ними – Ларссон, которого они видят впервые в жизни. Да-да, они повели себя так, словно знают его давно и хорошо!

Когда стемнело, Ларссон не заторопился домой – его влёк, его манил чей-то очень приятный голос. Красивое пение доносилось из ночного клуба напротив. Любопытство взяло верх, и Ларссон пошёл туда – а войдя, не увидел никого – ни певицы, ни её зрителей, хотя пение продолжалось. Это не была запись на каком-либо носителе – это точно было исполнение вживую – как в старые добрые времена, когда певицы пели в кабаках.